Александр Бруссуев - Полярник

К Ньюфаундленду мы подошли чуть потрепанные, но не сломленные духом. По крайней мере, на мостике капитан, оскалившись, красивым жестом тряс кулаком по направлению к стремительно мчащимся тучам:

— Не сломить нас, ха — ха!

Потом, повернувшись ко мне и Ди-Ди, сказал:

— Я люблю эту работу!

– «Оскара», немедленно «Оскара», — прошипел я старпому.

— Все, нам песец, — скривил губы он в ответ.

Через три месяца, приехав с агентом в бостонский аэропорт, мы с Ди-Ди и одним из освободившихся урок сели в кресла поодаль от вещей и уставились каждый перед собой.

— Господа! — взвился американский агент. — Что с вами? Ведь вы же домой летите! Почему не радуетесь?

— Да просто сил нет, — за всех ответил Ромео, филиппинский моряк.

Наша недолгая стоянка в Галифаксе не была пока еще испорчена пристальным вниманием канадской таможни, зато позволила сгонять к телефону, где можно было насладиться в течение получаса голосом любимой жены. После такого разговора на пароход возвращаешься, приволакивая одну ногу и блаженно улыбаясь. Хочется разговаривать про домашние новости с первым встречным. Им на сей раз оказался старина Ди-Ди.

Обоюдно поделившись вестями из нормальных мест жизни, старпом, вдруг, произнес:

— Тут вот такая штука получается: ураган на нас идет. Не простой, а именной. Бить будет не по-детски.

— Нам-то что делать? — почесал я затылок. — У меня в машине все закреплено уже давным-давно.

— Да дело-то не в этом. Нам портовые власти причал на сутки дают, чтоб ужас этот переждать. Фрахтователи и судовладельцы тоже согласны. Урки «party» собираются устраивать, уже мясо замочили.

— Вот и славно! — обрадовался я. — Кои-то веки отдохнуть получится! Можно будет еще раз позвонить домой!

Старпом загадочно и печально посмотрел на меня. Вздохнул и махнул рукой.

— Что-то не так? — я почувствовал подвох.

— Наш синдбад — мореход заколебался. Есть повод отличиться — пройти сквозь ураган. Вот попомни мои слова: дернется он в море.

— Зачем? Чтоб бесславно потонуть?

— Ты меня что спрашиваешь? Иди к нему сам и спроси! — взвился Ди-Ди. — Среди капитанов всегда идиотов хватало! А особенно среди голландцев!

Через час мы под удивленные взгляды канадских швартовщиков отходили от причала, направляясь в море. До американского Бостона было чуть больше суток перехода. Мастер вдохновлял себя на подвиг, отдавая растерянным уркам эпохальные распоряжения. Урки бестолково носились по палубе, чувствуя подвох. Мясо мариновалось в миске, но готовить его никто не торопился. Юный филиппинский повар прятал посуду по шкафам, роняя на передник слезы страха.

— Мы победим тебя, стихия, — кричал в рубке капитан, когда я туда поднялся. Второй штурман — урка заглядывал ему в лицо и мелко-мелко подобострастно кивал.

Ди-Ди сплюнул в сердцах:

— Пойду-ка я в каюту, может, удастся поспать чуток.

Через полтора часа судно начало потряхивать, ветер завыл голосом Йоси Кобзона. Ночь сгустилась, как кисель. Первый удар по морде пароход получил безо всякого предупреждения и обиженно затрясся.

Я в боевой раскраске уже сидел в машине. Громыхнула об палубу рабочая каска и укатилась куда-то под стол с документацией. «Итак, приступим!» — поклонился я безучастным механизмам. — «Вы уж не подведите, гады!»

Судно тряслось и силилось протащить свою тушу сквозь гигантские волны наперекор ветру, летящему навстречу со скоростью курьерского поезда. Получалось плохо, честно говоря. А полностью откровенно, совсем не получалось. Ближе к четырем утра я вскарабкался на мостик.

Старпом держал штурманский стол, навалившись на него огромным животом. На кончике носа сверкали, срываясь, капли пота. На столе, на карту района натекла уже целая лужа.

— Ты чего это стол держишь? — поинтересовался я.

— Это я сам держусь, — хмыкнул Ди-Ди.

Мастер — само спокойствие — танцевал гопака от одного борта рубки до другого. Хотелось подбодрить его аплодисментами.

— А кто же рулит? — спросил я.

— Авторулевой! — ответил старпом и перешел на английский. — Ну чего, капитан, как там наши? Побеждаем?

— Я одолею тебя, шторм! — взревел капитан и упрыгал куда-то вне зоны видимости и там, судя по звукам, завалил себя лоциями и справочными пособиями.

— Вот ведь старый козел! — восхитился Ди-Ди. — Знаешь, с какой скоростью мы мчимся к мечте?

Я попробовал прикинуть: обычно в нормальных условиях мы развивали по четырнадцать узлов.

— Ну, где-то три-четыре узла, не больше.

— Правильно, — потряс курчавой головой чиф. — Только со знаком минус. Через четыре дня боев окажемся на Северном полюсе.

— Феноменально! Мы просто запутаем все следы, чтоб неприятельские субмарины не смогли просчитать нашего маршрута, — сказал я и потянул себя по поручням в машинное отделение: звуки двигателя стали казаться мне подозрительными.

Следующий раз подняться на мостик я смог только через шесть с лишним часов. Для меня это время промелькнуло, как один миг — начались проблемы с топливными фильтрами. Вся дрянь, все осадки и отложения в топливных танках старательно взбились из-за хаотичного движения корпуса и без излишнего фанатизма стали забивать топливные фильтра перед двигателем. Тот, в свою очередь, не получая достаточного питания, начинал всхлипывать и захлебываться, предпринимая попытку остановиться. Это меня никоим образом не устраивало — кому охота лечь бортом на волну и, совершив красивый кульбит, уйти под воду со всем содержимым? Я метался, как тигр, раненный львами, менял фильтра и понимал, что запасов надолго не хватит.

Слава богу, наступили восемь утра — ко мне на помощь спустился второй механик Андрюха с уркой. Я не мог даже добраться до телефона. Стратегия была выработана в один миг. Урка уткнулся в чан с солярой, где и начал постоянный процесс промывки и продувки одноразовых топливных вставок. Под нашим надзором случилось чудо: одноразовая вещь после нехитрых манипуляций превращалась в многоразовую. Двигатель возмущенно задымил из трубы, но пугать нас остановкой перестал.

— Чего-то плохо выглядишь! — прокричал Андрюха, когда мы взлетели вместе с пароходом на невиданную высоту. Гребной винт до половины оголился из воды, не встречая сопротивления, попытался раскрутиться. Турбина возмущенно взвыла. Свет моргнул и погас. Судно встряхнулось и с каким-то стоном начало заваливаться на борт.

— Сейчас перевернемся! — проорал я второму механику и засмеялся.

— Точно! — засмеялся он в ответ.

Урка с безумными глазами шмыгнул на выход, разбрызгивая с мокрых рук капли солярки. До разворота парохода бортом к волне осталось около минуты. После этого очередной вал должен был передать всю кинетическую энергию океана нам в потенциальную. Интересно, успеет ли железная скорлупка сколько-нибудь нагреться, или в воде нулевой температуры это будет столь незаметно, что можно этим пренебречь?