Юлия Власова - Каллиграфия

Под ногами Джейн клокотал поток, теплый ветер кружил в воздухе пыльцу, в вышине разлилось синее-синее небо, и грело полуденное солнце. За восточной оградой сада начинались Серебряные горы. Величественные и безмолвные, они вонзали свои снежные пики в самый небосвод, и от них веяло освежающей прохладой. А на западе, там, где обрывался сосновый лес, где с запахом хвои смешивался соленый запах моря, в дюнах отдыхал Донеро. На первый взгляд могло показаться, что он впал в полудрему, прислонившись к смолистому стволу сосны. Однако он был бдителен и встрепенулся, как только заслышал шаги.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказала Джулия, присев на колени с ним рядом, — но вы не сдвигаетесь с места вот уже седьмые сутки. Не многовато ли?

— Я ведь в раю, куда спешить?! — безмятежно отозвался Донеро. — При жизни я слишком часто мотался по городам и странам, и мне давно следовало с этим завязать. К тому же, я не ощущаю хода времени…

— Вы не в раю, а в саду, — уточнила Венто. — А это, позвольте заметить, совсем разные вещи.

— Так я не бесплотная субстанция? — огорчился географ. — Какая жалость!

У девушки вырвался тяжкий вздох: похоже, все заверения Кристиана ни к чему не привели, так как Донеро вбил себе в голову, что должен был неминуемо погибнуть при взрыве. Джулия помнила, как они впятером, чумазые и напуганные, появились на дорожке возле красной пагоды и как при этом возликовал географ. «Я на небесах, на небесах!!» — вскричал он и, громко хохоча, принялся носиться среди деревьев. Насилу его успокоили. Аризу Кей дала ему выпить какого-то снадобья, после чего он заявил, что в пище не нуждается, и отправился изучать окрестности. Всю первую неделю он бродил по отмели, исследовал подножия Серебряных гор и всё думал да гадал, что же лежит за этими горами и с какими берегами граничит море. В сад он захаживал изредка, да и то, чтобы сообщить о своих открытиях и умозаключениях. Донеро дал себе зарок, что избороздит «рай» вдоль и поперек, однако спустя некоторое время вдруг образумился, угомонился и ушел на покой. Джулия удивлялась, каким образом он мог обходиться без еды все эти дни, и предполагала, что столь необычайное воздействие оказал на него напиток Аризу Кей. Но беспокоить японку по такому несущественному вопросу она не осмеливалась, ибо сейчас перед хранительницей стояла весьма трудоемкая задача: сконструировать и опробовать в действии новую, улучшенную телепортационную машину, чтобы переправить друзей на Крит. От миссии своей они отступаться не собирались. Пусть Туоно заточит хоть тысячи кинжалов, пусть заготовит хоть тысячи отравленных стрел — Фемида свершит свое правосудие, и преступники будут наказаны.

Если кто и понимал, что Аризу Кей нуждается в тишине, то только не Франческо. Со скуки он пролистал почти все тома в ее библиотеке и нередко досаждал ей самой, отрывая от важной работы. Японка посылала его присматривать за детьми. Впрочем, «дети деревьев» и без того находились под хорошей опекой — о них заботилась Клеопатра. Она, в конце концов, привыкла и к хранительнице, и к новым своим обязанностям, и стремление вернуться на родину постепенно ослабло в ней, как ослабевает в саду всё, что угнетает душу. В Кении ее ждали болезни, голод, черствость соплеменников, а, возможно, и еще одно предательство, тогда как среди сакур она не ведала ни нужды, ни бездолья. Она научилась ладить с детьми, полюбила их и уж не мыслила себя в иной роли, кроме как в роли воспитательницы. Джулию она встретила довольно сдержанно, хотя ее так и подмывало броситься итальянке на шею. Их словно бы связывала невидимая нить, они были как сестры друг другу, и обе отдавали себе в этом отчет.

— С самого первого дня моего появления здесь, — говорила Клеопатра, — я не переставала ощущать какое-то неизъяснимое томление, предвкушение чего-то необыкновенного. Со мной никогда не происходило ничего подобного. В Африке мои чувства были просты и однозначны, как цвета радуги: радость была желтой, гнев — красным, печаль — синей, а спокойствие — зеленым (хотя, признаться, зеленого в моей прежней жизни очень недоставало). А в саду мне открылось великое богатство оттенков, я очутилась в круговерти самых разноречивых эмоций, и меня охватил ужас. Бежать! Бежать из этого хаоса! И тут я встречаю тебя.

— Ты была похожа на мою младшую нашкодившую сестренку! — хихикнула Джулия.

— Вообще-то я старше тебя на целый год, — с достоинством заметила Клеопатра. — Но вот ведь странно: в тот момент я пребывала в твердой уверенности, что между нами существует какая-то связь, хотя в действительности мы не сестры.

— Как знать? — пожала плечами Джулия. — Ведь есть же города-побратимы, так отчего бы и нам не назваться сестрами? И росту мы одинакового, и волосы у обеих вьются, а цвет кожи и происхождение — мелочи…

— Я так рада, что ты спаслась, — говорила Клеопатра, прижимаясь лбом ко лбу Джулии.

— Нам предстоит сложная операция, и было бы нелепо погибнуть, даже не начав, — отвечала та, робко улыбаясь и прищуривая глаза.

Наблюдая эту трогательную сцену, Кристиан Кимура не мог не позавидовать африканке. Какая роскошь просто смотреть в глаза тому, кого любишь! Какая непозволительная для него роскошь! Джулия по-прежнему избегала с ним встреч, хотя, казалось бы, он полностью оправдался перед ней и сумел заслужить ее доверие. В течение их вынужденного пребывания в саду они лишь дважды сели друг напротив друга, да и то, чтобы обсудить кое-какие правила каллиграфии. В остальном же, будь то приемы пищи, чаепития или дружеские беседы, они не пересекались. У итальянки был свой распорядок дня: она предпочитала вставать ни свет ни заря, завтракать, пока все спят, заниматься правописанием тогда, когда этого никто не видит, и втихомолку практиковаться в тайцзи. Она любила подолгу гулять в одиночестве, купаться в море на закате и плести венки из цветов, что росли за пределами сада. Донеро, который в то время был поглощен идеей организовать экспедицию в горы, часто присоединялся к ее прогулкам и вскоре зауважал ее за широту взглядов и стремление к самостоятельности. А Кристиан всё вспоминал день их прибытия после катастрофы, вспоминал, как вытер пятнышко сажи у нее со щеки, а она подала ему платок, обозвав трубочистом…

Он уже начинал бояться, что Аризу Кей так и не доведет до ума новый телепортатор и они никогда не попадут в Грецию, а следовательно, не столкнутся с опасностями, что удручало Кристиана больше всего. Ведь, по его разумению, только в приключениях да передрягах можно было завоевать сердце своенравной итальянки. Джулию, напротив, вполне устраивала размеренная жизнь, какую вела хранительница, и если бы ей представилась возможность поменяться с японкой ролями, она сделала бы это без всяких колебаний. Пыл ее поостыл, и она уже не рвалась в бой, как прежде, хотя и понимала, что слов обратно не воротишь. Она дорожила своей честью не меньше, чем мушкетеры Александра Дюма, и спасовать для нее означало почти то же, что для Д’Артаньяна отказаться от шпаги. Поэтому миссия по обезвреживанию мафии представлялась ей как неизбежная данность, чего нельзя было сказать о предстоящей исповеди. Явиться к Донеро с повинной и выложить всё начистоту? Да уж лучше броситься со скалы в бушующее море!