Юлия Власова - Каллиграфия

— Джейн, ты не должна упускать такой шанс! Хандра пройдет, а шанса может больше и не представиться, — сказала Джулия.

— О да, великий шанс! — подхватил Франческо, закусив в улыбке нижнюю губу. — С нами будет говорить сам утес Вечности! Само море нашепчет нам свои тайны! А ты будешь прозябать здесь, в четырех стенах, убиваться по тому, чего не изменить, и глотать чай из собственных слез. Зарастешь мхом, а там, гляди, и травка повылазит…

— Франческо, что за чушь ты несешь?! — вскинулась на него Джулия.

— Тсс! Я использую метод абсурда. Действует безотказно. Главное, чтобы чушь была качественной.

В конце концов, не выдержав под напором качественной чуши, Джейн прыснула со смеху, наскоро оделась и принялась упаковывать вещи.

Люси старалась выглядеть в глазах Кристиана беззащитной, взывая к его жалости и снисхождению, особенно когда речь заходила о Моррисе. Разумеется, они не затрагивали эту тему в присутствии ребят, а вот наедине Люси не гнушалась тем, чтобы смачно расписать, какие зверства ждут ее, обреченную, в пыточных камерах на острове Авго. Кристиан, казалось, проникался к ней сочувствием, однако не проходило и минуты, как лицо его светлело, а мысли уносились прочь от злополучного маяка. Люси наверняка могла определить, что думал он о Джулии.

С тех пор, как они, пробороздив изрядные колеи, покинули виноградную плантацию, прошло, ни много ни мало, полдня, и за эти полдня Люси несколько раз останавливала машину на пыльной обочине, чтобы размяться, или подкрепиться вином, или утолить любопытство ненавистной Джулии, вдруг обнаруживавшей близ дороги диковинные цветы, или же унять беспокойного Франческо, который то и дело ссорился с Джейн. А однажды, уходя от мнимой слежки, Люси едва не сломала коробку передач.

К вечеру они были уже далеко от Ираклиона, и следовало подумать о ночлеге. Франческо расхрабрился, сказав, что будет спать на голой земле, в пустоши. Огни незнакомой деревни в сгущающихся сумерках мерцали не ярче млечного пути, а дорога начинала всё больше петлять и стлаться вдоль пропастей. Люси отказалась рисковать и предложила остановиться за купой невысоких, важно топорщившихся кедров. Напротив, у подножия крутого обрыва, усыпляюще шумело море.

— Знать бы, где мы находимся, — зевая, проронила Венто и, сунув руки в карманы своих широких брюк, зашагала по тропе к близлежащему холму. Она решила взобраться на самую его верхушку и, пока еще не совсем стемнело, осмотреть местность. Назойливо хрустел под ногами щебень, косые лучи солнца золотились в волосах, и подувал легкий ветерок.

— Мы тебе надоели, да? — послышался голосок взбиравшейся по откосу Джейн. — Сбежала от нас, стоишь здесь совсем одна, а одному ведь неуютно.

— Кому как, — пожала плечами Джулия. — Глянь, какой закат!

— Брр, — поёжилась англичанка, шмыгнув носом. — После пожара я как-то болезненно воспринимаю закаты, особенно такие алые, как этот. Если честно, мне очень стыдно за мое недавнее поведение, — вздохнув, добавила она. — Я была точно одержимая, мечтала, чтобы весь мир полетел в тартарары, чтобы все страдали так же, как и я. Скажи, это эгоизм?

— Наверное, — неохотно отозвалась Венто.

Воздух полнился стрекотанием кузнечиков, жужжанием мух, шепотом отдаленного прибоя, и почти осязаемыми казались последние, малиново-красные лучи солнца.

— Да, эгоизм того, кто любит, самый страшный, — развила свою мысль Джейн. — Эгоистичная любовь обращается во вредоносное оружие. Это ли не парадокс?! А ведь я помнила предсказание, помнила — и всё ж пренебрегла им. Никто не заставлял меня бросаться с головой в любовный омут… Теперь, когда всё позади, и горестно, и легко.

Она еще что-то говорила, вздыхала, роняла слезы, однако речи ее постепенно отошли для Джулии на второй план. Великолепие вечера: кобальтово-красный шар заходящего светила, синие тона небес, шелест травы и ласкающий ветер — всё это очаровывало, запечатлевая в душе неповторимый облик тишины.

Прилла Айн, она же Аннет Веку, без колебаний относительно участи своих недругов, торжествующе предстала перед Туоно, когда тот, сидя за ресторанным столиком, ковырял вилкой греческий салат и с предвкушением поглядывал на кружку пенящегося пива.

— Моя роль в этой пьесе сыграна, — сказала Веку. — Я заслужила вознаграждение.

Часто моргая, Туоно поднял на нее свои свинячьи глазки, словно бы не понимая, о чем она толкует, и почти механически вручил официанту чаевые.

— Вознаграждение? — переспросил он, сощурившись так, что от глаз остались одни щелки. — Это что ж ты такого особенного сделала? Ты мстила, потому что так было угодно тебе. Разве ж я тебя принуждал?

— Не открещивайтесь, не надо, — с нажимом проговорила Аннет. — Вы тоже были заинтересованы в их смерти.

— А доказательства? Где доказательства? — понизил голос Туоно. — Можешь ли ты утверждать, что кости наших врагов погребены под обломками института? Ведь нет! Я с самого начала был против. Поджог — палка о двух концах, но ты железно стояла на своем, так что теперь пожинай плоды собственной глупости. Вот, каково твое вознаграждение! Гадай теперь, спаслись они или нет, гадай и мучайся. Если Кимура избежал огня, на что угодно ставлю, в Ираклионе его уже не сыщешь. А прояви я инициативу, человек-в-черном валялся бы сейчас где-нибудь на окраине с пулей во лбу или корчился бы от колик, вызванных сильнодействующим ядом. Но ты, отличница, меня опередила. Хоть и медалистка, умишко всё равно куцый. В одном ты права: здесь тебе делать нечего, так что возвращайся сию же минуту в Академию, да своим ходом. Вот, на авиабилет должно хватить, — Он небрежно отсчитал стопку купюр и, видя ее замешательство, продолжил: — Скажешь: так-то и так-то, негодяй Туоно держал меня взаперти, а я сбежала. Навешай Деви лапши на уши. Небось, экзамены только так и сдавала! На случай, если наши «славные» путешественники вернутся невредимыми, ты уж постарайся, представь их перед директором в неблаговидном свете, очерни хорошенько, так, чтоб не отмыть было.

— Будет исполнено исправнейшим образом, — уязвлено вздернув подбородок, отчеканила Аннет.

Хранительница расчесывала свои длинные, блестящие волосы, чтобы уложить их в скромный пучок; улыбалась сама себе, погожему утру и прыгавшей по подоконнику птичке — пересмешке, когда клетчатая дверная створка вдруг отъехала в сторону и на пороге, переминаясь с ноги на ногу, возникла Клеопатра.

— Не стесняйся, проходи, дорогая! Не правда ль, цвет сакуры сегодня необычайно ярок?

— Да я как-то не обратила внимания, — призналась кенийка, глядя в пол. — Прости меня, Аризу-сан, всю ночь я промучилась, не давали покоя мысли… И пространен твой Сад, и пригож, да только не могу я без Джулии. Всякий раз, как она приезжает, сердце радуется, а как прощаться пора, такая наваливается грусть, такая кручина! И ничего с этим не поделаешь. Мы словно сестры друг другу.