Владимир Маталасов - Тайна Вселенской Реликвии

– У одного папаша – диссидент, отщепенец, короче говоря, а у другого – не выездной. Да и вообще они – «два сапога – пара»…

Но тут Гришка осёкся, сообразив, что сказал лишнее.

– Так о них, в общем-то, наша «выдра», завуч, училка по биологии говорит. А тогда, в классе, я просто пошутил, – попытался оправдаться он, виновато улыбаясь и разводя руками, словно желая сказать: «Ну что тут поделаешь? Так уж получилось!»

Шишкин был неважным учеником. Из класса в класс его, в буквальном смысле этого слова, перетаскивали «за уши», и то, благодаря стараниям и усилиям его предка, директора большого моторостроительного завода. В конце концов, он решил перевести и своего отпрыска в пенаты неблагополучной школы, от греха подальше. Это была одна из мер наказания непутёвого сына: авось опомнится и возьмётся за ум.

Дважды второгодник, Гришка был старше своих соклассников почти на два года. Его это в определённой степени даже устраивало: он любил верховодить теми, кто был младше и слабее его. Однако, этого ему не позволяли проделывать над собой ни Остапенко, ни Малышев, что и бесило его.

Впрочем, несмотря на всё это, Шишкин обладал одним большим и неоспоримым преимуществом перед всеми остальными ребятами: то был стопроцентный красавец, которому мог бы позавидовать даже сам Ален Делон. Тщательно, на пробор, зачёсанные чёрные волосы, пышущее здоровьем красивое, холёное лицо, безупречно подогнанный к плотной, стройной, высокой фигуре костюм спортивного покроя, создавали впечатление благополучного, уверенного в себе сына, ученика и великовозрастного подростка. Многие девчонки просто сохли по нему, особенно – Клара Ставицкая, девица под стать своему соседу по парте и, которой он недавно пообещал приобрести по блату – по сносной цене, разумеется, – импортные, французские духи «Шанель 17»…

– Мороженого хочешь? – спросил Гришка и, не дождавшись ответа, подошёл к лоточнице, расталкивая ребятишек, обступивших лоток с мороженым. – А-ну, шкеты, расступись!

Он купил два больших пломбира в фольгированной упаковке и один из них протянул Сапожкову.

– Зачем же ты их так? – кивнул тот в сторону ребятишек, нехотя принимая протянутый ему пломбир: отказываться было как-то неудобно.

– Кого? А-а, эту шантрапу что ли? – с напускным равнодушием попытался уточнить Гришка. – Так то всё мелюзга, не обращай внимания. Лучше знаешь что? Пошли в кино, приглашаю. Говорят, шикарная картина идёт. Правда, название что-то запамятовал. За билет плачу я.

Заметив на лице собеседника признаки нерешительности, он попытался переменить тему разговора.

– А не хочешь, пошли ко мне домой, познакомлю со своим «папа», – предложил Гришка, как-то смешно, с французским прононсом, произнеся последнее слово. – Он у меня – во, мировой мужик, как раз в отпуску. Ну как?

– Знаешь что? Лучше уж как-нибудь в другой раз, – подумав о чём-то своём и распечатав было упаковку, ответил Сапожков. – А за мороженое – спасибо. Мне оно сейчас противопоказано: с горлом что-то не в порядке.

Подозвав к себе какого-то мальчугана, тёршегося в очереди и таращившего на него свои круглые глазёнки, Митя отдал ему свою порцию.

– Бери, дарю! Мне нельзя. Да смотри горло не застуди.

Похожий на большого телёнка, способного краснеть и смущаться по любому поводу, с, казалось бы, навечно прилипшей к лицу застенчивой улыбкой, Сапожков, в несоответствии со своей комплекцией, быстро перебежал дорогу и стремительно вскочил на подножку вагона набиравшего ход трамвая.

– Будь здоров! – только и успел крикнуть он вконец растерявшемуся и расстроенному Шишкину, провожавшего его оторопевшим взглядом. Весь вид Сапожкова, как бы виновато, говорил: «Если, дескать, что не так, прошу извинить!»

– Тьфу! – сплюнул в сердцах Гришка. – Ска-т-тина!

4. Опять – двадцать пять!

Только лишь двое из соклассников не докучали новенькому своими расспросами: Сапожков это приметил сразу. То были Малышев и Остапенко. Они особняком стояли у окна в коридоре и о чём-то переговаривались между собой, ни разу даже не взглянув в его сторону. А им и впрямь некогда было заниматься созерцанием «диковинного объекта». У них были свои, не менее важные проблемы.

– У тебя лист с собой? – спросил Саня, протягивая руку после утвердительного кивка. – Давай сюда, посмотрим.

Кузя достал из кармана брюк аккуратно сложенный лист печатной бумаги и передал его Сане.

Дело в том, что друзья проводили опыты по мысленному внушению на расстоянии по методике американского исследователя доктора Райна, описанной одним знаменитым ленинградским профессором в его книгах.

Методика эта осуществлялась при помощи так называемых карт Зенера. Таких карт было пять, каждая из которых представляла собой небольшой прямоугольный листок белого ватмана с одной из пяти чёрных фигур в виде круга, квадрата, креста, звезды и трёх волнистых линий.

В опыте применялась колода из двадцати пяти таких карт, где каждая из пяти вышеуказанных повторялась соответственно пять раз.

Кузя сам предложил Сане, чтобы именно тот передавал ему мысленную информацию, а сам он будет её мысленно принимать. Это обстоятельство он объяснял тем, что у Сани сильный, волевой характер, а у него, у Кузи, колеблющийся, неуравновешенный, приближающийся к слабому. На том и порешили: Сане быть передатчиком информации, выражаясь научным языком – индуктором, а Кузе – её приёмником, или иначе – перципиентом…

– Да-а, – протянул в задумчивости Остапенко, раскрыв и сверив содержимое обеих листков, своего и Кузиного. – Что-то не особо сходится… Опять – двадцать пять!

Вот уже как целый месяц – вчера был последний день, – они оба, по вечерам, каждый у себя дома, когда все домашние начинали уже видеть первые сны, закрывали за собой поплотнее кухонные двери, устанавливали на столе телефоны, усаживались за него и созванивались. Перед каждым из них находился чистый лист печатной бумаги и шариковая ручка, а у Сани, по левую руку, дополнительно лежала перевёрнутая стопка колоды с картами Зенера.

– Ну что, начинаем? – как правило, спрашивал тот, кто дозванивался первым.

Затем каждый из них клал телефонную трубку на стол микрофоном вниз. Начинал Кузя. Первый его стук тупым концом ручки по столу, хорошо передаваемый по телефону через микрофон и так же хорошо различимый в тишине ночи в наушнике лежащего на столе телефона, находящегося на другом конце провода, извещал индуктора, то есть – Саню, о начале проведения опыта. Он тут же брал левой рукой верхнюю карту колоды, переворачивал её, сразу зарисовывал фигуру, изображённую на карте, а затем пристально, до рези в глазах, сосредоточенно вглядывался в неё.

Кузя же в это время закрыв глаза, зажав ладонями рук уши, старался мысленно воспроизвести очертания той фигуры, которую в данный момент пытался мысленно передать ему Саня. Затем, зарисовав в своём листке наиболее запечатлевшуюся в его воображении фигуру, он вновь, стуком ручки по поверхности стола, извещал Саню о завершении приёма информации. Тогда, последний, откладывал в сторону первую карту и брался за вторую. И так – двадцать пять раз. Каждый опыт продолжался в пределах одной минуты. Поэтому вся серия опытов занимала соответственно 25—30 минут.