Владимир Маталасов - Тайна Вселенской Реликвии

– А у тебя ума своего что ли нету? – усмехнулся Кузя. – Говори, что надо.

– Очки бы новые надобно справить, – начал было Мишка, вытаскивая из кармана плаща Кузину оправу.

– Эку новость ты мне сообщил, – сделал Малышев удивлённые глаза. – Это я и без тебя знаю. Только от тебя мне ничего не нужно, как-нибудь сам обойдусь. Всё равно сначала рецепт надо выписывать…

– А как же тот, ну, что Пашку?.. – поёживаясь, спросил Мишка. – Он ведь потом спросит с меня.

– А ты не бойся, иди себе спокойно. Он тебя не тронет.

– Да-а? – обрадовался Мишка.

– Чтоб мне вот на этом месте провалиться!

– Ну – лады! Тогда я пошёл?

– Иди, иди!.. Будь здоров!..

– Покедова! – Клаксон мелкой трусцой засеменил со школьного двора, то и дело оглядываясь: уж не передумал ли Кузьма.

– Сапожков!.. Постой!.. – Малышев подошёл к проходившему мимо Митьке. – Спасибо, конечно, что выручил тогда… Только очков мне от того охламона не надо. Не пугай его, оставь в покое, он и так своё получил.

– А я и не собирался никого пугать, – застенчиво вымолвил улыбающийся Митька. – Просто хотелось, чтобы всё по справедливости было. Ну, как знаешь! Раз не надо, так – не надо.

Они и не обратили внимания, что за этой сценой наблюдал весь класс, заранее поставленный в известность Кларой о предстоящем покаянии представителя блатного мира перед невинной жертвой.

Подошёл Саня Остапенко.

– Привет!..

– Привет! Да только мы сегодня с вами где-то уже встречались.

– Ну и что? – возразил Остапенко. – Лишний раз поздороваться никогда не помешает.

– Золотые слова! – согласился Сапожков, по лицу которого так и блуждала улыбка, и было непонятно, то ли он шутит, то ли говорит серьёзно.

– Послушай, – обратился к нему Кузя. – А чего это ты всё время улыбаешься?

– А-а, – прогудел тот. – Мне как-то мама рассказывала, что я уж больно шибко обрадовался, когда узнал, что на свет народился. Вот с тех пор всё и улыбаюсь.

– Давай дружить! – неожиданно предложил Саня. – Как-никак, теперь в одном классе учимся.

– Давай! – без промедления согласился Сапожков, и первым протянул руку. – Митька! – тут же представился он

– Меня Санькой звать, а его, – он положил руку на плечо друга, – Кузей…

– Ну что, пошли? – обратился Малышев к ребятам и, чуть погодя, спросил у Сапожкова: – А ты где живёшь?

– На «Цветочной», – последовал краткий ответ.

Улица эта находилась на самой окраине города, примыкавшей к лесостепной зоне. Туда надо было добираться трамваем. В городе была всего лишь одна трамвайная ветка и поэтому трамваи ходили один за другим по одному и тому же замкнутому маршруту, петляя по городу и собирая как можно большее число пассажиров. Все восемь трамваев были очень древней, дедовской конструкции, со своими вагоновожатыми, кондукторами и сигнальными колокольчиками: население не торопилось расставаться с историей своего города, пытаясь сохранить всё в своём первозданном виде, как было много лет назад.

– Послушай, Митя, – без всяких промедлений начал Саня, приступая к реализации своего плана. – Дело одно есть. Нам позарез для одного эксперимента как раз одной души не хватает.

Сапожков был не чересчур уж из любопытных по любому поводу. Соблюдая такт, он стоял, молчал и слушал.

– Что за эксперимент, мы тебе потом объясним, – продолжал тем временем Саня. – Согласен? Если – нет, так и скажи, настаивать не будем.

Согласие последовало незамедлительно. По всему облику Сапожкова было заметно, что он польщён оказанным ему доверием, вот так вот, сходу.

– Тогда завтра вечером собираемся у Кузи и всё обговорим, как следует.

– Где я живу, ты уже знаешь, – добавил Малышев, – квартира восемь, второй этаж.

Вечером того же дня он позвонил в филармонию и выяснил, что Кандаков Борис Николаевич прибудет на этой неделе, в пятницу. Гастроли продлятся три дня.

В течение последующих дней друзья посвятили Сапожкова во все подробности эксперимента, детально отработали ход его проведения и напомнили Ремезу об его обещании познакомить их со своим приятелем.

9. … не приставайте к нему!

Всё сложилось, как нельзя лучше. В пятницу приехал Кандаков, в субботу друзья смотрели его умопомрачительное представление, а вечером, в воскресенье, явились к нему в городскую гостиницу, как было заранее условлено по телефонному звонку Степана Павловича.

Кандаков встретил их шумно и приветливо.

– А-а-а, «vanitas vanitatum et omnia vanitas»: суета сует и всяческая суета. Рад познакомиться. Кандаков Борис Николаевич! – представился он просто, без всяких обиняков.

До недавнего времени друзья представляли его себе смуглым, черноволосым, с чёрными, проницательными глазами и очень серьёзным. А это оказался подвижный, сухопарый блондин с голубыми глазами и весёлым, приветливым нравом.

– Малышев! – назвался в свою очередь Кузя.

– Сапожков! – последовал его примеру напарник.

– Ну зачем же так официально? Ты – просто Кузя, а он – Митя. Но я что-то не вижу третьего – Саню Остапенко!

Друзья удивлённо переглянулись.

– Да вы не удивляйтесь: передача мыслей на расстоянии, – смеясь, пошутил он. – На беспорядок, чур, не обращать внимания: издержки неустроенной, дорожной жизни. Это, как в песенке поётся: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там», – пропел он приятным баритоном строчки из известной песенки.

– Итак, – продолжал он, усадив гостей на большой, гостиничный диван, сам располагаясь на стуле, напротив, – какие неотложные, срочные дела и обстоятельства привели столь уважаемых молодых людей в скромную обитель странствующего отшельника рода людского? Слушаю вас!

Малышев рассказал о цели визита. Борис Николаевич, по-видимому, был человеком большого такта и поэтому не стал задавать лишних вопросов и расспрашивать, зачем всё это надо. Он и так, вероятно, о чём-то догадывался.

– Время! – кратко и быстро осведомился он.

– Какое время? – не понял Кузя, с недоумением посмотрев на Кандакова.

– На какое время назначено проведение эксперимента?

– А-а, на девять часов вечера.

– Следовательно – на двадцать один нуль-нуль! Прекрасно! В нашем распоряжении, – он мельком глянул на ручные часы, – целых сорок минут.

За это время он успел проинструктировать друзей о некоторых тонкостях и особенностях погружения в состояние гипноза. Договорились, что в ходе эксперимента Кузя будет стоять.

Оставалось три минуты. Митьку Борис Николаевич усадил за стол, Кузя расположился в двух шагах от него. Ещё минута.., полминуты… Кандаков зажёг настольную лампу, выключил люстру и, быстро подойдя вплотную к Кузе, неожиданно смачно шлёпнул его по лбу.

– Спать! – приказал он.

Стоя на ногах, тот закачался, как маятник, взад-вперёд…