Светлана Березовская - Особняк на Рейне

– Вот, пожалуйста, угощайся.

Писатель вскинул голову, стараясь смыть напряженное выражение. Альбен, если и заметил его, то не обратил на это внимания. Хозяин квартиры поставил на столик чашку с чаем и подвинул ее Хенселю, а сам взял свою чашку с недопитым кофе. Писатель кивком поблагодарил Альбена и, сделав глоток, поинтересовался:

– А что произошло здесь, пока я отсутствовал?

Альбен задумчиво. На самом деле, Хенсель каждый раз, приезжая из-за границы, интересовался последними произошедшими на Родине событиями, однако сейчас его слова звучали с какой-то неестественной для него интонацией, как будто наигранно.

– Здесь жизнь идет своим чередом, и ничего нового, что могло бы тебя заинтересовать, как правило, не происходит, – рассказал Альбен, однако после небольшой паузы добавил. – Хотя, подожди… На днях подорвали машину одного из видных сенаторов.

Хенсель удивленно посмотрел на собеседника. Он, даже будучи лидером немецкой группировки, не был осведомлен о таких действиях. Он не отдавал такого приказа, значит, это сделал кто-то другой. Выше Хенселя стоял только один человек – Большой Босс, которому подчинялись все лидеры отделов. Значит, это он отдал приказ подорвать машину сенатора… Странно: Хенселя об этом не предупредили.

– Вот это да… – протянул он. – А кто? И зачем?

– Конкретной информации нет, – развел руками Альбен, – но окружающие меня личности в один голос обвиняют в этом подпольную фракцию «Сопротивление». Слышал о такой?

– Кто же не слышал, – ответил Хенсель, вальяжно откидываясь на спинку кресла. – Их, похоже, обвиняют во всем, что бы ни случилось в Германии, да и не только в Германии, но и по всей Европе, учитывая распространенность «Сопротивления».

– Всегда проще манипулировать большими массами людей, создав в их глазах образ безжалостного и жестокого врага, который бы стал воплощением зла, и натравить на него общество, – заявил Альбен. – Порой совершенно обычные люди, которые вроде бы ничего и не сделали, становятся преступниками в глазах людей.

– Ты прав, и я не спорю, – согласился Хенсель. – Ты в этом понимаешь больше меня.

Следующие два часа, пока Хенсель гостил у Альбена, они обсуждали все, что только могли придумать: Россию, погоду, потом плавно перешли на политику. Альбен рассказал, что сейчас он со своей партией работает над новым предложением в законопроект, а Хенсель радостно сообщил о том, что его последняя книга произвела колоссальный эффект на аудиторию. У этих двоих, казалось бы, были совершенно разные интересы, однако они всегда находили общую тему для разговора.

В конце концов, Хенсель, списав все на неотложное дело, покинул друга, оставив его одного. Альбен, проводив гостя, вернулся в свое кресло. Перед ним на столике стоял ряд куколок-матрешек, а за ними так и стояла кружка Хенселя. Альбен улыбнулся и стал снова собирать матрешек в большую. А ведь этот процесс и вправду стимулировал умственную деятельность. Альбен задумался над вопросом, к которому он приходил не раз, но всерьез поразмыслить над ним он решил только сейчас: зачем ему это надо? Почему он каждый раз ждет внезапного прихода этого несобранного и слегка легкомысленного человека? Почему он заботится о нем? Почему Альбен так нуждается в этом человеке? Фон Дитрих уже не задумывался особо, почему это происходит. Это шло еще со времен школы и университета, когда Альбен частенько вытаскивал своего товарища из неприятностей, которые находили Хенселя удивительно часто. Две линии жизни сплелись настолько, что ни Хенсель, ни Альбен уже не представляли жизнь один без другого. Альбен частенько ловил себя на мысли, что во время отсутствия Хенселя он чувствует себя некомфортно. Как будто чего-то не хватает. Хенсель врывался в жизнь Альбена, разрушая все прошлые ее устои. Но фон Дитрих уже не жаловался на внезапные визиты или звонки посреди рабочего дня: все это стало настолько привычным, что, убери это из жизни, и она станет другой. Альбену нравился такой Хенсель, которого он видел перед собой сейчас: дружелюбный, открытый, неунывающий, пусть и слегка взбалмошный. Несмотря ни на что, это был тот человек, к которому он привык за столько лет, и менять его Альбен ни при каких обстоятельствах не стал бы.

Разум Альбена подсказал ему еще одну причину таких тесных отношений: детство. Одно это слово уже навевало теплые воспоминания. Именно детство навело такой прочный мост между такими разными людьми. Политик прикрыл глаза, и его с головой захлестнули воспоминания о самом приятном времени его жизни.

Все детство Альбена и Хенселя прошло в пригороде Кельна на Рейне. Отпрыск дворянской семьи и сын хозяина судостроительной верфи даже уже не помнили, как познакомились и подружились. Такое бывает, когда долго общаешься с человеком. Зато Альбен отчетливо помнил все забавные случаи того времени. А еще он помнил не по-детски взрослый разговор двух мальчишек лет десяти…

– Хорошо тут, – заявил брюнет, развалившись на траве. – Лежишь себе на травке, и сразу так спокойно становится. Уезжать никуда не хочется.

– Ты прав, здесь хорошо, – согласился сидящий рядом парнишка с золотистыми волосами. – Но я все равно потом уеду.

– Почему? – спросил брюнет. – А как же я? Неужели ты оставишь меня тут одного?! И куда ты собрался?

– Когда школа закончится, я уеду в столицу. Буду учиться в университете! – пояснил второй и мечтательно поднял взгляд на небо. – Вот выучусь и буду бороться за мир во всем мире!

– Мир во всем мире? – почесал макушку темноволосый. – То есть, не будет войн?

– Не только не будет войн! Никто не будет воровать и убивать, у всех будет много денег, чтобы жить, не будет сирот и нищих, и жители всех стран будут жить в гармонии!

Брюнет завороженно слушал товарища, а, когда тот закончил, предложил:

– А давай я с тобой поеду! Вместе будем бороться за мир во всем мире! Это же так здорово!

Это было больше пятнадцать лет назад, но именно эта детская мечта – мир во всем мире – сыграла решающую роль в судьбах Альбена и Хенселя. Оба отправились в Берлин, получать высшее образование, однако потом их профессиональные пути разошлись. Альбен дослужился до одного из высших постов в правительстве, а Хенсель вовсю увлекся писательской деятельностью. Оба они сражались за мир, но по-своему: Альбен садился за стол переговоров, а Хенсель продвигал идеи борьбы и революций через свои произведения. Это еще раз доказывало непонятную связь между таким разными людьми.

Альбен подошел к окну и снова устремил свой взгляд за стекло. Снег равномерно падал на огромный город. Безмятежность и спокойствие царили в этом микромире. Фон Дитрих вздохнул, бросил взгляд на футляр, лежащий на одной из полок шкафа. Осторожно Альбен извлек оттуда скрипку из черного дерева. Этот, безусловно, дорогой музыкальный инструмент был с Альбеном уже около десяти лет, и владелец считал его одной из самых важных личных вещей. Хозяин квартиры на Александерплац коснулся смычком струн и заиграл. Говорят, предпочтения человека в музыке зависят от его души. Альбен верил в это. Его музыка была задумчивая и даже слегка печальная, но красивая. Его черная скрипка не просто играла: она пела, поддаваясь искусным движениям мастера. Хенсель очень любил слушать, как Альбен играет. Он говорил, это успокаивает его, помогает расслабиться. С этим соглашался и сам фон Дитрих: музыка помогала ему отвлечься от бренности бытия. Музыка несет успокоение, и для некоторых людей даже безумные гитарные запилы и барабанный грохот являются лучшим антидепрессантом.