Александр Аннин - Корректировщик

– Да хватит уже пугать, Николай Павлович! – истерично выкрикнул Безлепкин. – Давайте о деле говорить.

– О деле? О каком деле? О нашем совместном, которое вы бездарно, не за понюх табака, завалили? Ну, почти что завалили. Что ж, извольте. Давайте поговорим о деле. Отныне ваша доля снижается в полтора раза против первоначальной ставки. Это гуманно, Андрей Степанович. Я и так в свое время определил для вас чересчур завышенные дивиденды. Ведь по сути, всю работу и весь риск берут на себя мои люди, а ваше дело – только переставлять камушки с одной цацки на другую. Вы согласны со мной?

Антиквар обреченно кивнул. Похоже, кончилась хорошая жизнь. Ах, как славно было в последнее время то и дело получать от людей Бургаса краденую ювелирку и с помощью опытных мастеров ляпать из нее новые, нигде не значащиеся в розыске украшения! И, в общем-то, риск минимальный: ничего не знаю, ничего не ведаю – пришел клиент, попросил переделать старый браслет согласно последним веяниям моды…

– Второе, – жестко продолжал Бургас. – Свой антикварный магазин на Таганке вы сегодня же закрываете. На учет, переучет, по санитарным соображениям – придумывайте, что вашей душе угодно. И откроется он не раньше, чем наше – обратите внимание, я все еще говорю «наше» – дело, развернутое МУРом вокруг этой злосчастной иконы, будет полностью закрыто. Ясно я выражаюсь?

Безлепкину было все ясно. Куда уж ясней! Во всяком случае, приведение приговора в исполнение Бургас отложил на неопределенное время. А это уже неплохо. В конце концов, Бургас – выскочка. Вор новой формации. А за ним, Безлепкиным – опыт работы в глубоком подполье, при советском-то режиме. Да и Басов – не Бог весть какая птица. Еще и не таких, как он, оставлял в дураках Андрей Степанович – сам КГБ с ним в Риге маху дал, так-то… Это вам не хухры-мухры.

Для виду же Безлепкин проговорил деловито:

– Вот вы, Николай Павлович, весьма убедительно донесли до меня, что подкатывать к этому зверюге Басову с деньгами бесполезно, да и опасно. Но ведь есть и другие способы исправить ситуацию. Как говорил великий вождь и учитель, нет человека – нет проблемы…

– Это мудрое высказывание, – согласился Бургас. – Но не все то, что мудро сказано, можно легко воплотить. И уж коли инициатива исходит от вас…

Безлепкин протестующе замахал руками, пытаясь возразить, но Бургас жестом осадил его.

– Так вот, коли инициатива ваша, то давайте так: вы обеспечиваете финансовую сторону решения проблемы, а мы – техническую. Так что с вас – пятьдесят тысяч баксов.

– Побойтесь Бога… – продребезжал антиквар.

– Поверьте, милейший Андрей Степанович, – прижал руку к сердцу авторитет. – Всевышний – единственное существо, которого я боюсь. И потому сумму называю разумную. Выпишете чек или подвезете деньги наличными? Лучше, конечно, наликом.

Безлепкин буквально раскалывался надвое… Бургас, видя его замешательство, спокойно пояснил:

– Видите ли, этот человек, Басов, он какой-то… Ну, скажем так, необычный клиент для сами знаете кого. Вы не поверите – он когда-то в одиночку взял банду Гомулы, а такое не скоро забывается. И потом, Андрей Степанович, ваша мысль насчет решения проблемы подобным способом – не оригинальна.

– Что, уже пытались?

– Угу. И каков результат? Иных уж нет, а те – далече. Не знаю, как вы, антиквары, а киллеры – народ суеверный. Так что уверяю вас, даже за названную сумму к нам не выстроится очередь из желающих попытать счастья.

– Дайте время подумать, Николай Павлович, – предложил компромисс Безлепкин.

– Думайте, дорогой товарищ, думайте. Вам много о чем есть подумать…

Вера Ардашкина допоздна наблюдала за суетой возле коттеджа Хрипуновых, то и дело наполняя стаканчик желтой, как моча, текилой. Она так и не уснула, несмотря на обильные возлияния.

Когда в середине семидесятых Ардашкин внезапно бросил ее, она чуть не помутилась рассудком. Мир перевернулся в представлении Веры Ильиничны. Оказывается, ее собственная судьба и судьбы других людей вовсе не обязаны развиваться по приглянувшемуся ей сценарию! Выходит, и здесь ее обманули… Кто? Да все.

Как же так? Ардашкин, столько лет терпевший ее издевательства, измены, капризы и откровенное сживание со свету (а Вера Ильинична даже писала на него анонимки, обвиняя в антисоветизме), так вот, этот самый Ардашкин, оказывается, в любой момент мог вот так взять и уйти от нее, сбросить кандалы, казавшиеся Вере Ильиничне нерушимыми? О, нет, в это невозможно поверить!

Ну, ладно бы, он взбрыкнул, обругал ее, даже избил, и прежняя жизнь вместо игры в одни ворота стала бы развиваться на встречных курсах. Проходить во взаимных скандалах. «Солидно, почтенно, понятно», – как говорил герой старого фильма. Но вот так взять и уйти… А как же ей жить дальше? С кем?

Действительность, впрочем, оказалась гораздо безрадостней, чем предполагала Ардашкина. Исчезновение объекта издевательств, эмоциональная пустота – это, оказывается, еще не самое ужасное. Уже через пару дней на квартиру в сталинской башне нагрянули двое милицейских и, проверив документы Ардашкиной, попросили гражданочку «отправляться по месту прописки». Дело в том, что жадная Вера Ильинична не хотела терять довольно хорошую жилплощадь своих стариков, потому и не выписалась от отца и не прописалась у Ардашкина, будучи абсолютно уверенной, что апартаменты в сталинской башне со шпилем никуда от нее не денутся…

Вера Ильинична уселась в кресло и категорически заявила милиционерам, что никуда выезжать из квартиры своего законного мужа не собирается. Похоже, этого-то стражи порядка и ждали. В их глазах сверкнули какие-то нехорошие искорки. Для проформы старший сказал еще раз:

– Гражданочка, убедительно просим вас отправляться по месту прописки. Вы имеете право взять все необходимое, а мы сейчас вместе с вами составим опись взятого вами.

Вера Ильинична гордо молчала, но подсознательно уже чувствовала, что ввязалась куда-то не туда, что надо бы покориться. Она вдруг с ужасом осознала собственную беззащитность! Понятно, что милицейские выполняют волю могущественного Ардашкина. Без его санкции никто не посмел бы тронуть жену академика-чекиста!

– Вы отказываетесь выполнять требования представителей закона? – плотоядно осведомился один из бугаев.

– Да, отказываюсь, – по инерции сказала Ардашкина.

Больше переговоров с ней не вели. Она не успела опомниться, как ей профессиональным движением вывихнули левую руку, и острая, непереносимая боль заполнила собой пространство и время. Потом была машина – вонючий милицейский «уазик», гогот мусоров: «Да это ж Верка с Пушкинской площади, я лет десять назад там в отделении работал, мы ее хором пялили…» «Может, вспомним старое?» «А как же! И ей напомним! А то она забыла, женой академика заделалась, шлюха трипперная…»