Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу

Что поделаешь, мой толерантный, мой внимательный читатель! Теперь не время роз!

Что ж, подождём, пока двуглавое чудище лопнет! Недолго осталось! Недолго! Империалисты! Проклятые торгаши!

Какие же времена нас благополучно обогнули?

Сквозь тернии злачного даже вблизи огня древнего вьющегося евроглеуса иудеи продирались к сгоревшей от молнии Гогасине, как Хорист продирался к истине. Нет, хуже, как Бак пробирался к Марте! От Гогасини осталось… что же от неё всё-таки осталось? Что? Тлен и перлы! Ну, в общем оставшееся было бы довольно трудно описать в словах, ибо оставшиеся артефаки уже не являются однозначными предметами. Сломанная по причине пожарников Паркеровская ручка, несколько обгоревших до мяса книжек псалмов и воздыханий, китайский самовар без трубы, дырявые монеты, выкатившиеся из-за плинтуса, средиземный подсвечник-семисвечник, восьмисвечник, девятисвечник, двенадцатисвечник и так далее, Бранглийский дырокол времён Кромвеля, посадский плат с жёлтой звездой да чешский античный протазан с чёрной полированной ручкой. Больше ничего внятного не было. Всё было покрыто огарками и копотью, какая наверно будет в судный день.

Прошли времена, когда похожие на танки динозавры попирали вековые стволы, бродя под великошумными папоротниками континента Арики, прошли времена вулканов и гейзеров, прочертившие на теле земли великие разломы и горные кряжи, прошли славные века Римской Империи, всколыхнувшие сознание поколений и подарившие миру величайшие шедевры искусств и стойкие арийские ритуалы и символику, минули времена кромешной тьмы и глистианского безумия по всей земле, и костров ведьм по всей Европе, и времена слепцов, немытых подёнщиков и бесчисленных ловких проходимцев. ГвиглерГвиглер, пытавшийся сохранить Европейскую цивилизацию был низринут и растоптан, а его великие идеи и планы осмеяны и развеяны говорливыми ничтожествами. Вслед за рухнувшим глистианством как карточный домик рухнул марксизм, времеено потерпел ужасное крушение национализм, развалились все великие империи, и идеализм, отовсюду гонимый ушлыми пройдохами, потихоньку испарился и исчез. Мир всё больше атомизировался. Люди с трудом понимали друг друга. Перзиден Бусч изголялся в выдумывании пословиц и путая склонения со спряжениями, дотягивал срок. И только один народец, виновный во всём этом беспределе, и выдумавший все эти отвратительные мульки и штучки, так страшно покорёжившие европейские народы, пребывал теперь в относительном покое и даже превратил Ближний Восток в зону манипулирования и произвола. И странное дело, пройдя через такие весёлые времена, теперь мы присутствуем в мире, когда он совершенно невнятном, сером, довольно-таки даже преступном, точно бездарном и вялом, как сосиска импотента! Человеческая жизнь погрузалась в серую необходимость и человек сравнялся с животным. Даже божественный итнтернет не можете исправить картины! Новые поколения напоминают уже не людей, а некие механизмы, в которых нет почти ничего человеческого, законы создаются не лучшими людьми сообществ, а странными криминальными бандами, органы правосудия и защиты общественных интересов превратились в органы кривоволия и похерастрии. На виду у всех можно проявлять противоестественные склонности, заявлять о своей голубизне, желтизне или ещё о чём-то, совершенно не считаясь с тем, что подумают окружающие люди.

«Что случилось? – говорит себе последний нормальный человек, тревожно оглядываясь по сторонам, – Где я?»

– Ты нигде! – отвечает ему его тень, распахнув крылья.

«Я люблю пошутить с людьми: Овальный кабинет – это такое место, где люди стоят снаружи, готовясь войти и сказать мне зачем, и вот они входят, и атмосфера их поражает. И они говорят: «Парень, ну и видок у тебя!» – отвечал ему капитан Бусч, выглядевший так, как выглядят все посланцы Зазеркалья…

Кэрролл в своей «Алисе» собрал весь маргинальный сброд своего времени- редкую птицу-дронта Додо, обитателя Маврикиевых островов, который был готовым обедом на двадцать пять матросов на двух ножках и потому дни этой птицы были сочтены при приближении первого Бранглийского галиона, отравленного ртутью Шляпника с текущей изо рта слюной, записных циников Твидалди и Твидалда, и самой королевы, Рыжей Бесс Зазеркалья.

А можно я буду называть тебя Аврором, как будто ты не обычный мелкий человечек, а какая-то важная втюря? Персонка! Нон-Гратик!

Наша учительница Друзсого языка кроме лишних людей, которые были у неё в подавляющем большинстве, признавала ещё и так называемые «сократовые лбы». У неё они строго чередовались, то шли зачуханные лишние люди, все эти рахметовы, онегины, печуркины, то сократовские лбы. А я как представил, что может появится лишний человек с сократовским лбом, мне жутко стало. Это было бы надругательство над человеческой природой! Неандертальский зомби! Кроманьонский вампир! Она до этого не додумалась, а я представил как на Галапагосских островах прямо из вод морских появился лишний человек в зелёном шлафроке с сократовским лбом, мне поплохело! В шлафроке, как Белинский, сверху кроет всё сократовский лоб – ужас! Это терминатор какой-то, а не человек! Бомбисты, ко мне!

Тель-Авивский Лепрозорий имени Бенни Гудмена, одно слово!

Мои размышления прервал Бак, явившийся с ходки в лес за дровами.

Человек не может существовать без традиционного знания. Без него мог существовать только монтёр Селивёрнстиков и Бак, в прошлом сын таращанского полка.

Он спросил:

– Что ты знаешь о наших спортсменах? Наши спортсмены как разогнались, как разогнались в своих маленьких красных шаливариках и…

– ..обосрались!

– Угадал!

– Что тут угадывать! И так понятно!

Вечер обозначал начало эпохи Бака Ливеркузена.

Это был первый день, когда мы задумались о будущем!

– Бак! – спросил вдруг Фрич, – Знаешь про девушек? Я знаю, ты любишь, когда они смотрят на свой живот и я понимаю, что они там видят!

– Это секрет! Это их секрет!

– И какой-же? По-моему они ничего не видят!

– Они видят всё!

Большая оса носилась над Баком, так, словно он был с ног до головы намазан вареньем.

– Чур! Отвлеки её! Чур! Я не знаю чего она хочет от меня, что ей понравилось во мне!

– Может быть, твой запах?

– Ну, это вряд ли! Я ведь знаю, чем пахну! Но никогда никому этого не скажу!

– Вот и правильно! Никогда не говори это никому, Бак! Пусть они сами тебя будут нюхать и после сломают голову в размышлениях, чем ты пахнешь!

– Вот наконец ты сказал слово «Мы»! А до этого твоё сердце билось одиноко, в гордыне! И наконец ты сказал слово «Мы»!

– Гук вчера спалил дом! Он выпил много белого вина, потом много самогона и особенно много одеколона, и по ошибке поставил бутыль на грелку. Его великолепный соломенный дворец вспыхнул, как факел и тттттут же сгорел дотла!