Дмитрий Быстролетов - Para Bellum [журнальный вариант]

Как ни странно, прожив в Базеле две не­дели и не видя своего «объекта», Маргари­та начала испытывать нетерпение. Ей хоте­лось испытать себя, представлялось страш­но заманчивым выступить в роли соблазни­тельницы и играть эту роль в твердой уве­ренности, что границы, ею же намеченные, никогда не будут переступлены.

И вот настал, как говорили в старину, этот долгожданный день...

Все, что произошло на протяжении три­надцати часов того дня, от одиннадцати утра до двенадцати ночи, сильно смахива­ло на шикарный роман в почти велико­светском духе, то есть выглядело довольно пошло. И это не удивительно, ибо главный герой, несмотря на свою солидность и рес­пектабельность, оказался отменным пош­ляком.

С Бернского шоссе в Базеле к гостини­це «Кайзергоф» свернула огромная маши­на итальянского армейского цвета — тем­но-оливковая, покрытая пылью и грязью. Военный водитель и охранник остались си­деть, а задняя дверца открылась, и из ма­шины выбрался высокий красивый мужчи­на с черными аккуратными усиками и се­дыми висками. Он, разминая ноги, подошел к владельцу гостиницы, стоявшему в широ­ком портале массивного здания.

— Здравствуй, Иоганн! — сказал приез­жий по-итальянски и раскрыл объятия.

— Привет, Гаэтано, старый друг! Со сча­стливым прибытием!

Они обнялись.

— Ложись спать, Гаэтано, а к вечеру я тебя жду в баре.

— Эх, Иоганн, как безмерно я устал! По­зади пыль и чад городов и бесконечных автострад, и вот теперь, через полчаса, на­конец, буду в ванне...

Он заметил прогуливавшуюся неподале­ку молодую даму.

— Не дурна, а? Кто это?

— Наша немецкая графиня из Берлина. Появилась две недели назад, отдыхает пос­ле болезни.

Послышался голос дамы:

— Коко! Коко!

К мужчинам в ноги подкатилась шустрая крохотная собачка, похожая на белый ша­рик. Проконсул Гаэтано Мональди молод­цевато подкрутил черные усы и ловко подхватил собачку на руки: он уже забыл об усталости. Иоганн понимающе вздохнул и удалился.

— Негодная собачонка! — подходя, ска­зала Маргарита. — Извините, пожалуйста.

— Ну что вы, я счастлив! — проконсул говорил по-немецки с мягким приятным акцентом.

Маргарита протянула руки, чтобы взять Коко, но Мональди так прижал его к груди, что он завизжал.

— Простите, синьора, это от избытка чувств, — проконсул совершенно растерял­ся под взглядом молодой красивой женщи­ны и уже сам не ведал, что говорил.

Она все-таки отобрала у него собачку и, поклонившись ему с легкой улыбкой, повернулась, чтобы продолжить свою про­гулку. Но Мональди решил завязать зна­комство прямо на улице.

— Осмелюсь вас задержать, синьора, — сказал он Маргарите в спину. Она оберну­лась. — Разрешите представиться: Гаэтано Мональди, проконсул первого легиона итальянской милиции безопасности. Я знаю, что вы немка, и это великолепно!

Маргарита назвала себя и спросила:

— Но почему вас так вдохновляет моя принадлежность к германскому народу?

— Мои... моя родственница живет в Гер­мании, в Дюссельдорфе, я еду сейчас именно к ней, — объяснил Мональди, по­стеснявшись сказать, что «родственница» — это его дочь, ровесница Маргариты. Он не хотел показаться старым.

— Я рада за вас, — не находя ничего, иного, учтиво заверила его Маргарита. Она с любопытством ожидала, как этот, по все­му видно, редко встречавший отказ бонви­ван приступит к делу. И он, что называет­ся, не заставил себя ждать.

— Мы с вами уже знакомы, — с игри­вой улыбкой начал Мональди. — Разреши­те на правах старого знакомого сделать вам предложение? — И, не ожидая разреше­ния, извергнул целый Везувий слов: — Я с дороги, и завтра меня опять ждет дорога, но сегодня... Если вы будете так благо­склонны, то мы могли бы чудесно прове­сти вечер. У меня здесь особняк, правда, там идет ремонт, но одно крыло в поряд­ке, и под этим крылышком вы будете чув­ствовать себя уютно. Мы можем поужи­нать в «Кайзергофе», Иоганн мой верный друг, он примет нас по-царски, а потом мой дом и мои слуги — в вашем распоря­жении. Могу ли я просить вас?

Маргарита инстинктивно уже приготови­ла подобающую случаю отповедь, но во­время вспомнила о маскараде.

— Наверное, во всем виновата дорога,— сказала она шутливо.

— В чем, синьора? — не понял Мональди.

— Дорога и автомобиль приучают чело­века спешить. Быстро, быстрее, еще бы­стрее!

Теперь он понял:

— О да, вы правы, синьора! И к тому же я, как-никак, военный.

— Ну что ж, синьор проконсул, — ска­зала Маргарита по-итальянски, — мы дейст­вительно можем поужинать вместе.

— Вы знаете итальянский?! — задохнул­ся от восторга Мональди.

— Немножко.

— Ваш итальянский звучит как музыка!

Она пожала плечами. Было ясно, что по­оригинальнее он придумать не мог.

Но Мональди, воодушевленный согла­сием на ужин, не замечал ничего. Цель была ясна — оставалось действовать.

— Я иду принять ванну, — сообщил он доверительно, — а затем ищу вас.

— Не торопитесь, — посоветовала Мар­гарита.

...За ужином проконсул блистал учтиво­стью, щедростью, веселостью и, разумеет­ся, остроумием — в той мере, в какой оно было ему доступно. Шампанское лилось рекой, и единственное, что омрачало его восторг, заключалось в невозможности на­поить беленького Коко, который в рот не брал никаких спиртных напитков, даже та­ких великолепных, как французское «кли­ко». С тем, что очаровательная хозяйка со­бачки пила обидно мало, проконсул, пре­дупрежденный ею еще в начале ужина, вынужден был примириться. А так как он не желал пить за ее здоровье и красоту в одиночестве, она посоветовала угостить музыкантов из джаза. Послав им полдю­жины бутылок, Мональди мог упиваться со спокойной совестью.

А Маргарита с удивлением обнаружила, что эта маленькая уловка — доставить сим­патичным ребятам из оркестра удовольст­вие за счет веселящегося проконсула — пришла ей в голову сама собой, по ходу дела, была осуществлена с непринужден­ной легкостью и принесла ей радость. Она как бы сдала первый экзамен для вступле­ния в ту необычную школу, куда вознаме­рился ее зачислить Ганри Манинг.

Мональди вообще не был жадным чело­веком. А в тот вечер он готов был угощать весь белый свет. Во всяком случае, его двое слуг — супруги Феррито, шофер и охранник получили от него деньги с усло­вием, что будут пить за прекрасную синьору с синими, как Неаполитанский за­лив, глазами, — что они и сделали.

К половине двенадцатого Маргарита уже раз пять успела посмотреть на часы, а Коко спал на свободном кресле. Но проконсул считал, что самое главное только начинает­ся. Объявив прекрасной синьоре, что ей нет равных среди всех женщин мира и что на этом основании она может рассчиты­вать на его вечную любовь, проконсул рас­порядился отправить к нему в особняк две бутылки самого старого коньяку, какой только найдется в подвале «Кайзергофа».