Павел Назаров - Погоня по Средней Азии. Побег от ленинской тайной полиции

Местный хлеб « нон » – лепешки – делают в форме круга. В тонкой части посередине располагается какой-нибудь орнамент в форме простого узора на запечённом тесте, в то время как края лепёшки содержат толстый слой теста.

На узорах каждой лепешки Абдул Каспар без труда читал имя и адрес, иначе говоря, информацию о том, кому каждая лепешка предназначалась. В узорах были написаны буквы арабского алфавита, а в тесте в толстой части по краям находились письма от друзей и родных.

Еда, приносимая нам из дома, проверялась самым тщательным образом тюремной охраной, иногда даже самим комиссаром. Хлеб разламывался, и всё крошилось на мелкие кусочки. Но никому и в голову не приходило проверять лепешки, приносимые с базара в лавочку на продажу заключенным сартам. Да и кто мог бы догадаться, что грязный оборванец – помощник хозяина лавки, носящий с базара в лавку тяжелые мешки, это родной сын Абдул Каспара – богатый молодой аристократ сарт?

Спустя два дня этого молодого «слугу» заменили на ещё более старого, и ещё более оборванного сарта с безнадежно глупым выражением лица.

«Мадамин Бек 12 12 Мадамин-бек (узб. Muhammad Amin, Madaminbek, Мухаммад Амин Ахмед-бек, Мехмет Эмин-бек) (1893 – 1920) – этнический узбек, весной 1917 года был амнистирован Временным правительством и освобождён из тюрьмы, где отбывал наказание возможно за участие в Восстании 1916 года, и стал председателем профсоюза мусульманских работников в Старом Маргелане, с декабря 1917 года по июнь 1918 года был начальником милиции Старого Маргелана, после стал активно бороться с советской властью и стал одним из руководителей так называемого басмачества в Ферганской долине, являлся полевым командиром (курбаши) в окрестностях Андижана, в распоряжении которого находились отряды численностью до 30 тысяч человек. В марте 1920 года заключил мирный договор с Советской властью, в мае 1920 года был казнён повстанцами, продолжавшими борьбу с советской властью. (Примечание переводчика). просит наших дальнейших указаний для своих дальнейших операций против большевиков», – объяснил мне Абдул, когда во время прогулки отошёл со мной поговорить в сторонке, – «это его посыльный, конечно замаскированный, сидит в лавочке».

На следующий день во время прогулки Абдул Каспар впал в неистовую ярость, ругаясь, как он только мог, на сартском и русском языках, и, разбив окно лавочки, с яростью бросил туда лепешку, которую он там купил.

«Вы собаки, а не правоверные мусульмане! Вы продаете бедным несчастным заключенным хлеб, полный тараканов! Вы хуже, чем собаки; ешьте его сами и подавитесь им! И будьте вы прокляты!»

Затем он добавил несколько выражений на таджикском языке, который хорошо известен говорящим на нем жителям Ферганской области, но который конечно совершенно не был знаком ни одному из молодых красноармейцев, несущим караул в лавочке, когда она была открыта.

Таким способом была послана инструкция и указания Мадамин Беку в Фергану: —

1. Остановить работу железной дороги, разрушить мосты и дороги, ведущие в Фергану.

2. Разрушить нефтяные скважины в Фергане, и тем самым лишить большевиков поставок топлива для железной дороги.

3. Сконцентрировать значительные силы конницы в Кендер Даванском проходе, ведущем прямо через горы в Ташкент, и напасть на советскую армию, когда вспыхнет восстание в Ташкенте. Национальная конница сможет отсюда достичь Ташкента за ночь и нанести сокрушительный удар по тылам большевиков.

От наших друзей из города мы также получили хорошие вести. После некоторого замешательства, вызванного моим арестом, несколько моих друзей и люди, принадлежащие к нашей организации, возобновили подготовку к восстанию.

Значительная часть рабочих была уже против советской власти и присоединилась к нашей организации. Я не был особенно доволен этим, так как мне был известен корыстный характер этих людей, и я не без основания считал, что они способны предать нас в критический момент сражения и продаться большевикам.

Все же эти хорошие новости значительно подбадривали нас в заключении в камере смертников, где мы находились и ожидали дня фатального исхода в любой момент. Другие заключённые удивлялись нашей беззаботной внешности и положительному весёлому настроению. В конце концов, дилемма была очень проста. Расстреляют ли нас большевики до начала нашего восстания или нет? Иногда мы терялись в загадках, почему ЧК ждет и не приводит в исполнение свои планы, по крайней мере, в отношении меня? Согласно тюремной сплетне, я должен был быть первым.

И только впоследствии я понял, что объяснялось это успехами англо-индийского контингента, который прокладывал себе дорогу из Индии к Персии и Транскаспийскому региону, в то время как контингент «белых» находился на реке Амударье в Чарджоу. Они могли оказаться в Ташкенте в течение двух дней. С севера, как я уже писал, пробивались сюда казаки Дутова, а в Семиречье подняли восстание крестьяне. В результате не оставалось места, куда могли бы податься представители Рабоче-крестьянского правительства. Они могли рассчитывать на очень слабую снисходительность по отношению к себе со стороны казаков или крестьян Семиречья. Меньшую опасность для них представляло попадание в руки образованных людей, таких как англичане, которые могли бы даже воздержаться от того, чтобы их повесить. Некоторые комиссары выступали за капитуляцию перед генералом, который командовал британскими силами, чтобы застраховать себя от возможности быть порубленными саблями казаков или быть повешенными разъярёнными крестьянами Семиречья. Более того, мои друзья из британских сил сообщили комиссарам Туркестанской советской республики, что если хоть один волос упадет с головы какого-нибудь политического заключенного, они могут не рассчитывать на снисхождение; в таком случае они все будут повешены немедленно.

Наша жизнь в тюрьме проходила монотонно, и долгие зимние вечера были ужасно скучными. Мы достали керосиновую лампу и при её свете сидели допоздна, коротая время за бесконечной беседой. Бумажки в сотню советских рублей, в тот момент соответствующей примерно шиллингу, данной надзирателю нашего отделения, было достаточно, чтобы надолго отвлечь его внимание от нашей камеры.

Как-то раз Вотинцев 13 13 Все́волод Дми́триевич Во́тинцев (1892—1919) – родом из Семиречья из семьи семиреченских казаков. Окончил Ташкентский кадетский корпус, затем Петербургский политехнический институт, большевик с 1911 года, входил в состав Революционного Комитета в Петрограде. Решением ЦК РКП (б) в ноябре 1917 года Вотинцев был направлен в Ташкент для помощи в создании и становлении Советской Туркестанской республики, где он был избран председателем Ташкентского военного трибунала, также являлся организатором профсоюзов, руководимых большевиками, был редактором печатного органа Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов «Наша газета». В ноябре 1918 года был избран председателем ЦИК Советов Туркестанской Советской Социалистической республики. 19 января 1919 года в начале антисоветского восстания в Ташкенте, так называемого «Осиповского мятежа», был расстрелян восставшими. (Примечание переводчика). – глава советского правительства в Туркестане, посетил тюрьму и пришёл в нашу камеру, чтобы повидаться с людьми, осуждёнными на расстрел. Студент электротехнического факультета в Петрограде, он не закончил своё обучение. Он был способным и честолюбивым человеком; женился на девушке, которую я хорошо знал, также я лично знал и его. Он принимался в нашем доме, и пока не вступил в партию большевиков, был приличным парнем. Его амбиции толкнули его в стан большевиков в надежде сделать там себе быструю карьеру в качестве пролетарского руководителя.