Сергей Короп - Русь. Битва князей

– Ставь все на стол и убирайся! – приказал Жанко стражнику.

Тот исполнил наказ и молча удалился.

– Отведай кушаний, княжна, – подобострастно ухмыльнулся Жанко, – проголодалась, поди.

– Дзенькуеме бардзо [3] Дзенькуеме бардзо – большое спасибо. (Прим. авт.) , я не голодна, – сухо ответила Ивица.

Жанко раздраженно пожал округлыми плечами.

– Ух, не голодна! Дзеньку… тьху! – передразнил ворчливо. – Как то не голодна? Ведь цельный день проторчала у оконницы, будто дерево… и не голодна. Вон кура жаренная, окорок кабаний и это… яблоки. Даже вина тебе велел положить. Отведай, Ивица!

Жанко подошел к девушке и положил липкую потную ладонь ей на плечо. Ивица брезгливо сбросила его руку:

– Не трожь меня! И не смей называть имя мое! Я не простолюдинка, а княжна крулевской [4] Крулевская – королевская.(Прим. авт.) крови! Мой ойциц [5] Ойциц – отец.(Прим. авт.) – великий круль [6] Круль – король.(Прим. авт.) Болеслав Хоробрый!

От такого всплеска гнева Жанко испуганно отпрыгнул назад.

– Да ладно, ладно… княжна, – залепетал, мигая рыжими ресницами, – я же того, не нарочно… Вон поесть принес тебе. Вина…

– Я уж мувила [7] Мувила – говорила.(Прим. авт.) тебе, что не есть глодна [8] Глодна – голодная. (Прим. авт.) !

– Разумею. Не дурак. Так и скажи, а то раскричалась. Тогда я сам поем малость, коль не желает княжна великая… хе-е!

Жанко любил хорошо покушать. Ратному делу обучаться не имел особого желания, а наоборот, всячески старался увильнуть. Он был единственным наследником боярина, остальные – дочери, и отец старался не обременять свое чадо такими ненужностями как воинское искусство и грамота. «Успеется еще, – говорил Афанасий, – у меня достаточно стражников и злата, чтобы вырастить еще одного боярина».

– Я ж не просто так хожу к тебе, – с набитым ртом обратился Жанко к княжне. – Думаешь, охота мне почти каждый день подыматься по этим крутым сходням… – он отрыгнул и сделал глоток вина из кувшина. Отерев губы ладонью, он откусил большой шмат свинины и продолжил: – А ну, как упаду? А? Туточки лететь – ой, как высоко! Кто будет тебе яства носить? Скажи мне… княжна?

Ивица молчала, повернувшись к ухажеру спиной и по-прежнему глядя в окно. Девушка не обращала внимания ни на чавканье обжоры, ни на его признания. Она, предаваясь грустным размышлениям, протяжно вздохнула. Жанко воспринял это как ответ на его признания.

– Вот видишь, таки достучался до твоего сердечка? Может все-таки поешь, ведь ничего же не останется… Ну, на нет и суда нет. Значится, придется самому доедать. Э-х-х, доля видно у меня такая… Все один да один… Вот доем все, и о любви поговорим, – он снова громко отрыгнул.

Наступила тишина. Ненадолго. Раздавался хруст хрящей жареного поросенка, доедаемого юным ухажером. Отдав должное принесенным съестным припасам, толстяк облизал пальцы и проговорил, заглядывая в пустую корзину:

– Надо в следующий раз больше принесть: вдруг захочет откушать.

Он с опаской приблизился к Ивице. Потоптавшись на месте, Жанко приступил к разговору:

– Ты не думай… княжна, я не в обиде на тебя. Да, ты – княжна. Дочь королевская. Это ведомо мне, но и я же… боярич. Будущий. Гм. Нет не то…

Почесав пятерней затылок, он сделал несколько шагов к двери и обратно. Затем, снова приблизился к Ивице и начал разговор по-новому:

– Выслушай меня, княжна. Гм. Молю тебя.

Ивица слегка повернулась и с интересом взглянула на Жанко. Мыслями она была все еще далеко… Ободрившись ее вниманием, юноша оживился:

– Княжна Ивица… Я ведь того… могу и сватов заслать…

– Чего? – не поняла девушка.

– Говорю, сватов могу заслать. Даже освободить тебя из темницы…

– Освободить?

– Ну да. Вот с батюшкой поговорю. Он у меня знаешь где? Вот здесь, – Жанко поднял кулак. – Все, что скажу, сделает. Захочу и вызволю тебя из башни этой!

– Интересно. И что попросишь за свободу мою?

– Так ясно что! Супругой… стать.

– Супругой?

– Таки да. Моей жéнкой.

– В уме ли ты своем? О чем молвишь, глупец? Я есть супруга князя Киевского Святополка Рюриковича. Он – мой, пред Богом и на веки вечные!

– Ну и что ж, что супруга?! – вскричал Жанко. – Не ведомо еще, жив ли он: Святополк твой…

– Пся крев [9] Пся крев – собачья кровь. (Прим. авт.) ! Пшел отсюда, гаденыш! Да я лучше из башни брошусь вниз, чем стану твоей!

Жанко снова попятился, испуганно замахав руками:

– Ты чего это, княжна? Ты погодь, погодь… Я ж так просто сказал про Святополка…

– Вон! – Ивица наступала, глаза ее горели огнем.

В это время сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома. Жанко быстро начал креститься и пятиться к двери.

– Стража! – заорал он. – Отворяй живее!

Дверь отворилась, и на пороге застыл страж.

Посреди каменной комнаты стояла неподвижно княжна. В свете молний она казалась мраморным изваянием. По щекам ее текли слезы, а алые уста подрагивали.

Жанко вылетел за порог и захлопнул железную дверь.

– Глаз с нее не спускать! Не давать ни еды, ни питья!

– Уразумел, боярич: ни еды, ни воды, – повторил стражник.

– Так-то. Поглядим, как запоет птичка через два дня.

В негодовании бросился неудачливый жених вниз по крутым ступеням к выходу. Уже покинув башню, взобрался он на коня и ускакал прочь.

Не обращая внимания на проливной дождь, удары молний и на оглушительные громовые раскаты, мчался во весь опор Жанко по текущим ручьям и, вязкой от влаги, размытой дороге. Мчался он к своему единственному советчику и спасителю, к тому, кто один способен понять его и помочь. Это его родной отец. Душа болела от такого удара высокомерной полячки. Он все делает для нее, пытаясь облегчить ее участь пребывания в заточении. А в благодарность такой плевок, да еще обозвала глупцом. Нет, нельзя больше терпеть, надо что-то делать. Но что? Отец знает. Он все знает и все может.

Жанко стеганул коня и помчался еще быстрее.

Когда он ввалился в покои боярина Гадяча, тот поначалу не узнал свое чадо. Весь мокрый и грязный, оставляющий за собою на полу огромные лужи дождевой воды, Жанко бросился к ногам родителя, рыдая на ходу.

– Тятенька, родимый! Измучился я совсем! – кричал, обнимая отцовские колени. – Христом Богом прошу, нет сил моих терпеть издевательства те…

– Ну, буде, буде, сынок… Ты встань и поведай-ка, чего случилось-то?

Боярин налил в кухоль пива и заставил выпить Жанко до дна. Подождав, пока тот успокоится, он велел прислужнице принести сухую одежду и помог переодеться дрожащему, от холода и волнения, сыну. Закончив, усадил юношу в деревянное кресло и велел рассказать, что такого произошло, от чего так разволновалось его любимое создание. Жанко сбивчиво изложил свой рассказ, но хитрому Афанасию не составило особого труда узнать суть произошедшего. Сыну было отказано в ухаживаниях за польской княжной. Боярин позволил себе еле заметную усмешку. Он удовлетворенно смотрел на родное дитя, отмечая про себя, что юноша уже повзрослел: жениться хочет. Немного поразмыслив, он вдруг оживился, глядя в упор на сына: