Марк Цицерон - Об ораторе

—Мне кажется, — сказал Катул, — в твоем рассуждении, Антоний, все еще недостает кое–чего, что следовало бы разъяснить прежде, чем обращаться к тому, к чему, по твоим словам, ты стремишься.

—Чего же это? — спросил тот.

(180) — Какой порядок, — сказал Катул, — и какое расположение доказательств ты считаешь лучшим? Ведь именно в этом ты всегда мне казался прямо богом.

—Какой же я тут бог, Катул! — воскликнул Антоний. — Честное слово, не скажи этого ты, никогда мне это и в голову бы не пришло! Можешь быть уверен, если мне тут и удастся иной раз, по–видимому, добиться успеха, то лишь благодаря навыку или, скорее, случаю. Я согласен, что этот раздел, мимо которого я по незнакомству прошел, как чужой, имеет такое значение в речи, что вернее всех других ведет к победе; и все–таки, по–моему, ты раньше времени потребовал от меня рассмотрения порядка и расположения доказательств. (181) Вот если бы я основывал всю силу оратора только на доказательствах и на прямой убедительности дела, тогда и впрямь было бы своевременно сказать что–нибудь об их порядке и размещении, но так как из трех вещей [319] Катул предлагал разговор о последовательности доводов отнести к разделу о нахождении, Антоний — к разделу о расположении. Из трех вещей — у беждения, угождения и волнения. , о которых я собирался говорить, я сказал пока только об одной, то сперва я скажу о двух остальных, а потом можно будет перейти и к вопросу о расположении речи в целом.

43.(182) Итак, чтобы добиться успеха, очень важно представить в хорошем свете образ мыслей [320] Образ мыслей, точнее mores et instituta — «характер и принципы». , поведение и жизнь ведущих дело и их подзащитных, а равно и представить в дурном свете их противников, чтобы привлечь как можно больше благосклонности судей как к оратору, так и к подзащитному. Благосклонность же снискивается достоинством человека, его подвигами и безупречной жизнью; все эти качества легче возвеличить, если они имеются, чем выдумать, если их нет. Но оратору приходят на помощь еще мягкость голоса, скромное выражение лица, ласковость речи; если же приходится выступать более резко, надо показать, что ты принужден делать это против воли. Весьма полезно бывает изъявить признаки добродушия, благородства, кротости, почтительности, отсутствия жадности и корыстолюбия; все эти приметы человека честного и не заносчивого, не резкого, не своенравного, не вздорного и не придирчивого очень способствуют благоволению к нему и отвращают от тех, кто этими качествами не отличается. Поэтому противникам надо приписывать противоположные свойства. (183) Но все подобного рода речи будут хороши для таких дел, в которых не приходится воспламенять судью резкой и пылкой стремительностью. Ведь отнюдь не всегда требуется сильная речь, но часто спокойная, сдержанная и мягкая, наиболее выгодная для ответчиков. (А «ответчиками» я называю [321] Ответчиками я называю — в подлиннике этимология иная: «reus» (ответчик) производится от «res» (дело). В действительности это не так: слово reus — производное от глагола reor (думать). не только обвиняемых, но и всех, кто ответствен за судебное дело; так ведь говорилось в старину.) (184) Изобразите ваших ответчиков справедливыми, безупречными, добросовестными, скромными, терпеливо сносящими обиды, — и это произведет изумительное действие. Даже если об этом будет сказано только во вступлении или в заключении речи, но проникновенно и с чувством, то часто этот рассказ оказывается сильнее самого разбора дела. Обдуманная и с чувством произнесенная речь достигает такой силы, что как бы живописует нравственный облик оратора. Ведь именно подбор мыслей и подбор выражений в связи с мягким исполнением, обнаруживающим добродушие, показывает оратора человеком честным, благовоспитанным и благонамеренным.

Но есть и другой способ речи, смежный с этим, но не сходный с ним: он по–иному волнует судей, внушая им или ненависть, или любовь, или неприязнь, или сочувствие, или боязнь, или надежду, или влечение, или отвращение, или радость, или печаль, или жалость, или месть, или иные чувства, близкие и подобные этим и другим таким же. (186) При этом, конечно, желательно, чтобы судьи уже и сами подходили к делу с тем душевным настроением, на которое рассчитывает оратор. Потому что, как говорится, легче подогнать бегущего, чем сдвинуть с места неподвижного. Если же такого настроения не будет или оно будет слишком неопределенным, тогда оратор должен действовать подобно старательному врачу [322] Подобно старательному врачу — п араллель, идущая от Платона («Федр», 270b): «В искусстве врачевания те же самые приемы, что и в искусстве красноречия… И тут и там нужно разбираться в природе, в одном случае — тела, в другом — души, если ты намерен пользоваться не навыком и опытом, а искусством, применяя в первом случае лекарства и питание для восстановления здоровья и сил, а во втором — беседы и надлежащие занятия, чтобы привить уменье убеждать или другое какое–то прекрасное качество». , который, прежде чем дать больному лекарство, изучит не только его болезнь, но и привычки его здоровья и природу его тела. Так вот и я, когда берусь в сомнительном и тяжелом деле прощупывать настроение судей, то все свои силы ума и мысли обращаю на то, чтобы как можно тоньше разнюхать, что они чувствуют, что они думают, чего ждут, чего хотят и к чему их легче всего будет склонить речью. (187) Если они поддаются и, как я сказал, сами уже смотрят туда, куда мы их подгоняем, тогда я беру, что дают, и поворачиваю паруса в ту сторону, откуда хоть сколько–нибудь чувствуется попутный ветер. Если же судья беспристрастен и спокоен, бывает потруднее: все приходится вызывать речью, даже наперекор характеру судьи. Но такой силой обладает, по справедливому слову славного поэта [323] Цитата — из трагедии Пакувия «Гермиона». Эту же фразу цитирует и Квинтилиан, I, 12, 18. ,

что она способна не только поддержать благосклонного и склонить нерешительного, но даже, подобно хорошему и храброму полководцу, пленить сопротивляющегося противника.

45.(188) Вот чего от меня сейчас в шутку требовал Красс, уверяя, будто у меня это получается божественно, и расхваливая мои будто бы блестящие выступления и в деле Мания Аквилия, и в деле Гая Норбана, и в некоторых других. Но когда ты сам, Красс, обращаешься к этим приемам в твоих судебных речах, тогда, клянусь тебе, я неизменно полон трепета. Такая сила, такой порыв, такая скорбь видна у тебя в глазах, в лице, в движениях даже, в этом твоем указательном пальце [324] В указательном пальце — с р. Квинтилиан, XI, 3, 94: «Если три малых пальца согнуты и придавлены большим пальцем, то указательный палец бывает вытянут — он служит для порицания и для указывания, откуда и его имя. По словам Цицерона, им превосходно умел пользоваться Красс». Это учение о том, что нельзя внушить чувство другому, если сам его не испытываешь (ср. Гораций. «Наука поэзии», 101–103), близко перефразировано Квинтилианом, VI, 2, 26 и далее. ; такой у тебя поток самых веских и великолепных слов, такие здравые, такие меткие, такие свежие мысли, такие свободные от ребяческих прикрас, что, на мой взгляд, ты не только судью воспламеняешь, но и сам пылаешь.