Марк Цицерон - Об ораторе

19.(69) И вот, подобно тому как реки с Апеннин растекаются в разные стороны, так с общего хребта мудрости растеклись в разные стороны науки; и если философы, так сказать, стекались в верхнее Ионийское море, море греческое, богатое гаванями, то ораторы спускались в наше нижнее Тирренское, варварское, скалистое и негостеприимное, в котором и сам Улисс заблудился [510] Античные географы, действительно, локализовали странствия Одиссея (Улисса) в Тирренском и других окрестных морях. . (70) Так что же теперь? Будете ли вы довольны таким красноречием и таким оратором, который только и знает [511] Перечисляются все основные категории теории статусов: «совершен ли поступок», «оправдан ли поступок», «правильно ли квалифицирован поступок». , что следует либо опровергнуть доводы обвинения, либо, если это невозможно, доказать, что обвиняемый совершил свой поступок справедливо или хотя бы по вине или несправедливости другого; что поступок этот законный или хотя бы противозаконный; что поступок совершен неумышленно или по необходимости; что поступку этому обвинитель дает неправильное определение; что судопроизводство, наконец, ведется недолжным и недопустимым образом? Считаете ли вы достаточным выучиться тому, чему учат эти ваши ученые знатоки, и что, впрочем, гораздо ярче и обстоятельнее изложил Антоний? Нет, если вы довольствуетесь только этими требованиями да еще теми, какие вы желаете услышать от меня, то вы загоняете оратора из огромного и необъятного поля в узкую и тесную ограду [512] В узкую и тесную ограду, точнее — на короткую и замкнутую беговую дорожку. . (71) Если же вы хотите следовать знаменитому древнему Периклу или тому, кого мы еще лучше знаем по множеству его сочинений, — Демосфену и если вас привлекает этот возвышенный, славный и прекрасный образ совершенного оратора, тогда вам необходимо постичь всю силу философии [513] Всю силу философии — и меется в виду прежде всего диалектика, наука о доказательствах. : новой философии Карнеада или более ранней — Аристотеля. (72) Ведь, как я уже говорил, древние мыслители вплоть до Сократа не отделяли науку речи от исследования и познания всей человеческой жизни, нравов, добродетели, государственных дел; и только впоследствии, разъединенные, как я указывал, Сократом, а затем и всеми последователями Сократа, философы пренебрегли красноречием, ораторы — мудростью и более не касались чужого достояния, лишь изредка заимствуя что–нибудь друг у друга; а между тем они могли бы одинаково черпать знания из общего своего источника, если бы они пожелали остаться в былом общении. (73) Но подобно тому, как древние понтифики из–за множества жертвоприношений решили выделить особый триумвират [514] Особый триумвират — к оллегия эпулонов, впервые выделенная из коллегии жрецов–понтификов в 196 г. до н. э. по устройству священных пиршеств на играх, хотя Нума возложил на них самих эту заботу, так и последователи Сократа отвергли от себя судебных ораторов и лишили их званья философов, хотя древние мыслители и стремились к дивному единству речи и мысли.

Теперь, имея все это в виду, я обращусь к вам с небольшой просьбой: не забывайте, что все, о чем я буду говорить, я говорю не о себе самом, но об истинном ораторе. Что же касается меня, то я, конечно, получил в детстве образование благодаря заботам своего отца, а потом посвятил себя деятельности на форуме в полную меру своего дарования, хоть оно и много скромнее, чем вы его представляете; но я никак не могу сказать, что изучил все, о чем сейчас говорю, и в той степени, в какой сейчас этого требую. Ведь я вступил на общественное поприще очень рано: мне был двадцать один год, когда я выступил обвинителем человека знатного и красноречивого [515] Человека знатного и красноречивого — и меется в виду Гай Карбон (процесс 119 г.). ; школой мне был форум, учителем опыт, законы, установления римского народа и обычаи предков. (75) И хотя я всегда испытывал жажду к тем занятиям, о которых я говорю, но отведал я их совсем немного: сперва — в Азии, где я, будучи квестором, встретился со своим почти ровесником, ритором из Академии, известным Метродором, которого добром помянул Антоний [516] Помянул Антоний‑I I, 360. , а на пути оттуда — в Афинах, где я задержался бы и подольше, если бы не рассердился на афинян за то, что они не повторили мистерий [517] Повторить мистерии — т ребование, характерное для надменности римских сановников (даже таких третьестепенных, как квестор) в завоеванных провинциях. , к которым я на два дня опоздал. Поэтому, когда я рассуждаю о таких обширных и важных областях науки, это говорит не только не за меня, но скорее против меня (я ведь рассуждаю не о том, что по силам мне, но что по силам оратору) и против всех этих смехотворных теоретиков риторики; ведь они пишут и о видах судебных дел, и о приступах, и об изложении; (76) а ведь подлинная сила красноречия в том, что оно постигает начало, сущность и развитие всех вещей, достоинств, обязанностей, всех законов природы, управляющей человеческими нравами, мышлением и жизнью; определяет обычаи, законы, права, руководит государством и умеет что угодно и о чем угодно высказать красиво и обильно.

(77) Вот каким красноречием занимаюсь я в той мере, в какой это мне по силам и в какой это доступно моему дарованию, моему несовершенному образованию и моему опыту. Однако думаю, что я не очень уступаю в рассуждениях тем, кто всю свою жизнь безвыходно сидит под кровом философии.

21.(78) В самом деле, разве может приятель мой Гай Веллей [518] Гай Веллей, трибун 90 г., выступает защитником эпикуреизма и в философском трактате Цицерона «О природе богов»; Квинт Луцилий Бальб возражает ему, отстаивая взгляды стоиков. Второй Бальб — б ыть может, его брат Луций, упоминаемый в Б, 154. Приверженность Секста Помпея (дяди полководца) к учению Стои упоминается и в Б, 175. Вигеллий ближе неизвестен. , доказывающий, что высшее благо — это наслаждение, сказать что–нибудь такое, чего бы я не смог при желании отстоять или опровергнуть обстоятельнее посредством тех основоположений, которые выставил Антоний, и пользуясь тем навыком, какой Веллею неведом, а каждому из нас смолоду знаком? А Секст Помпей, а оба Бальба, а мой приятель Марк Вигеллий, деливший кров с Панэтием, что все эти стоики [519] Все эти стоики — н екоторые издатели считают эти слова глоссой. могли бы сказать такого в своих рассуждениях о людской добродетели, чтобы мне или кому–нибудь из вас пришлось бы им уступить? (79) Философия ведь не похожа на другие науки. В геометрии, например, или в музыке, что может сделать человек, не изучавший этих наук? Только молчать, чтобы его не сочли за сумасшедшего. А философские вопросы открыты для всякого проницательного и острого ума, умеющего на все находить правдоподобные ответы и излагать их в искусной и гладкой речи. И тут самый заурядный оратор, даже и не очень образованный, но обладающий опытом в речах, побьет философов этим своим нехитрым опытом и не даст себя обижать и презирать. (80) Ну, а если когда–нибудь явится кто–нибудь такой, который сможет или по образцу Аристотеля [520] Аристотель упомянут как мастер литературных диалогов с пространными речами; Аркесилай и Карнеад — м астера «сократических бесед» с короткими репликами. Может быть, Цицерон имеет в виду слова Аристотеля о необходимости уметь «убеждать в противоположных интересах». говорить за и против любых предметов и составлять по его предписаниям для всякого дела по две противоположные речи, или по образцу Аркесилая и Карнеада спорить против всякой предложенной темы, и если с этой научной подготовкой он соединит ораторскую опытность и выучку, то этот муж и будет оратором истинным, оратором совершенным, единственным оратором, достойным этого имени. Ибо без мускулатуры, развитой на форуме, оратор не сможет иметь достаточно силы и веса, а без всестороннего научного образования не сможет иметь достаточно знаний и вкуса. (81) Поэтому давайте уж позволим этой старой вороне Кораку [521] Имя Корака, первого составителя школьной риторики (Б, 46), буквально означает «ворон»; Цицерон намекает на греческую пословицу «У дурного ворона — дурное яйцо». высиживать в гнезде своих воронят, и пусть себе вылетают они несносными и надоедливыми крикунами, и пусть какой–то там Памфил [522] Ритор Памфил (II в. до н. э.) упоминается Квинтилианом, III, 6, 34. забавляется, как малый ребенок, расписывая на ленточках [523] Расписывание на ленточках риторической топики было, по–видимому, каким–то мнемоническим приемом школьного преподавания, ближе нам неизвестным (все домыслы комментаторов вполне произвольны). столь важный предмет; а в нашей короткой двухдневной беседе возьмем и расскажем сами, что такое назначение оратора. Предмет этот, конечно, настолько обширен, что мог бы заполнить все книги философов, но как раз философов–то наши риторы никогда и не читали.