Эллинские поэты

Смоквою нежною, сочным орехом и всяческой снедью.

Дружба же вряд ли меж нами возможна: мы слишком несхожи.

Жизнь вся твоя на воде протекает, а мне вот на суше

Пища привычна людей, и меня на дозоре не минет:

35 Ни из красивоплетеной корзины калач белоснежный,

Ни с чечевичной начинкой пирог с творогом многослойный,

Ни окровавленный окорок, ни с белым жиром печенка,

Ни простокваша, ни сыр молодой, ни парная сметана,

Ни пирожочки медовые — их же вкушают и боги, 501—

40 Словом, ничто из того, что к пирам повара припасают,

Вкусно приправами всякими пищу людей услащая.

Не убегал никогда я с опасного поля сраженья,

Первому следуя зову, я в первых рядах подвизаюсь.

Даже его не страшусь, человека с огромнейшим телом:

45 Смело на ложе взобравшись, цепляюсь за кончики пальцев

Или пяту ухвачу, и, хоть боль до людей не доходит,

Скованный сном человек моего не избегнет укуса.

Но, признаюсь, опасаюсь и я двух чудовищ на свете:

Ястреба в небе и кошки — великое с ними мне горе, —

50 Также и скорбной ловушки, где рок затаился коварный.

Эти напасти — все страшные, наистрашнейшая — кошка:

Даже к зарытым в норе норовит она ловко пробраться.

Редьки же грызть я не склонен, ни толстой капусты, ни тыквы,

И не питаюсь ни луком зловоннейшим, ни сельдереем —

55 Яства отменные, впрочем, для тех, кто живет у болота!»

На Крохобора слова Вздуломорда со смехом ответил:

«Что ты, о друг, все о брюхе толкуешь? Поверь мне, немало

Есть и у нас, на воде и на суше, чему подивиться.

Жизнь нам, лягушкам, завидно-двойную назначил Кронион:

60 Можем мы прыгать по суше, можем плясать под водою

И обитаем в жилищах, обеим стихиям открытых.

Если желаешь, ты можешь и сам в том легко убедиться:

На спину только мне прыгни, держись, понадежней усевшись,

А уже я тебя с радостью в самый свой дом переправлю».

65 Так убеждал он и спину подставил, и тотчас мышонок,

Лапками мягкую шейку обняв, на лягушку взобрался.

Был он вначале доволен: поблизости виделась пристань,

Плыл на чужой он спине с наслажденьем… Но, как внезапно

Буйной хлестнуло волною в него, проклиная затею,

70 Жалобно тут завопил он, стал волосы рвать и метаться,

Горестно лапки под брюхом ломать, а трусливое сердце

Билось неистово и порывалось на берег желанный.

От леденящего страха стенаньями глушь оглашая,

Правит меж тем он подвижным хвостом, как послушным кормилом,

75 И умоляет богов привести его на берег целым.

Так, чем он более тонет, тем стонет безудержней, громче

И, наконец, исторгает из уст своих слово такое:

«Верно, не так увозил на хребте свою милую ношу

Вол, что по волнам провел до далекого Крита Европу,

80 Как, свою спину подставивши, в дом свой меня перевозит

Сей лягушонок, что мордой противною воду пятнает?»

Вдруг над равниною водной, высокую вытянув шею, —

Вот уж где ужас обоих, — явилася грозная гидра.

Гидру увидев, нырнул Вздуломорда, о том и не вспомнив,

85 Гостя какого, коварный, на верную смерть обрекает.

Сам углубился в болото и гибели близкой избегнул,

Мышь же, опоры лишившись, немедленно навзничь упала,

Лапками лагодя влагу и жалобный писк испуская.

Часто ее заливала волна, но, живучая, снова

90 Наверх она выплывала… Однако судьбы не избегнешь…

Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула,

И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок:

«Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством проступок:

Как со скалы — потерпевшего в море кораблекрушенье,

95 С тела меня ты низвергнул… В открытой борьбе или беге

Не превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманом

В воду меня заманил… Но всевидящий бог покарает

(Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!»

Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно

100 Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший.

С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам.

Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневом

И повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утром

Прибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза,

105 Старца, отца Крохобора, которого труп по болоту

Выплывший жалко носился — не к брегу родному, однако,

Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину.

Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся,

Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил:

110 «Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек,

Лютая может беда приключиться внезапно со всяким,

Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился:

Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки,

Нашему роду враждебная, неукротимая кошка.

115 Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули,

С необычайным искусством из дерева хитрость устроив,

Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют.

Третий же сын — был и мой он любимец, и матери нежной…

Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину.

120 Но ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек,

Тело, как должно, свое облачив в боевые доспехи».

Речью такою он всех убедил за оружие взяться.

Их возбуждал и Арей, постоянный войны подстрекатель.

Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра,

125 Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив, —

Их же в течение ночи немало они понагрызли.

А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошки,

Мыши, ее разодравши, искусно сготовили латы.

Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы —

130 Всякою медью владеет Арей — им как копья служили.

Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха.

Во всеоружье таком на войну ополчились мышата.

Живо узнали про это лягушки, и, вынырнув, тотчас

В место одно собрались, и совет о войне учредили.

135 Только пошли пересуды, откуда и кто неприятель,

Вражий внезапно явился, жезлом потрясая, глашатай —

Творогоеда бесстрашного сын, Горшколаз знаменитый.

Он, объявляя войну, к ним со словом таким обратился:

«Я от мышей к вам, лягушки, и послан я с вызовом грозным:

140 Вооружайтесь поспешно, готовьтесь к войне и сраженьям.

Ибо в воде увидали они Крохобора, в чьей смерти

Царь Вздуломорда повинен. Так будьте теперь все в ответе.

Тот же из вас, кто храбрее, на бой пусть скорее дерзает».

Так объявил им глашатай, и, грозное слово услышав,

145 Затрепетали сердца и у самых бесстрашных лягушек,

Но Вздуломорда, поднявшись, их речью такой успокоил:

«Други, не я убивал Крохобора и даже не видел,

Как он погиб: верно, сам утонул он, резвясь у болота,

В плаванье нам подражая. А эти гнуснейшие мыши