Юань Мэй - Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций

Рассматриваемая нами коллекция рассказов и заметок Юань Мэя известна под двумя названиями: «О чем не говорил Конфуций» ( Цзы бу юй ) и «Новые [записи] Ци Се» ( Синь Ци Се ). Первоначально Юань Мэй назвал свой сборник «О чем не говорил Конфуций», но, узнав, что под этим названием выпустил сборник рассказов один писатель, живший при династии Юань, изменил наименование своей коллекции на «Новые [записи] Ци Се» [115] Лу Синь, Краткая история китайской повествовательной литературы ( Чжунго сяошо шилюэ ), Пекин, 1953, стр. 169-170. Об этом же писал и сам Юань Мэй в предисловии к коллекции. . Сочетание ци се встречается в гл. 1 книги Чжуан-цзы . Некоторые китайские комментаторы считают это сочетание названием книги, в котором се значит «шутки» [116] Видимо, следуя этой трактовке, В. И. Семанов, например, переводит название коллекции Юань Мэя «Новые циские шутки» (В. И. Семанов, Эволюция китайского романа, М., 1970, стр. 94, прим. 27). , другие комментаторы, а также известный лингвист Ван Ли считают, что Ци Се — имя автора рассказов о чудесах, вымышленного Чжуан-цзы. Мы разделяем последнюю точку зрения, исходя из следующих соображений (частично подсказанных нам С. Е. Яхонтовым): в тексте Чжуан-цзы встречается фраза Се чжи янь юэ — «Се говорил, повествуя [о чудесах]...»; усечение фамилии (Ци) — явление обычное, усечение же части названия книги — необычно. Кроме того, если се в этой фразе означает «шутки», то это могло быть только жанровым определением сборника шуток, но подобных сборников в период Чжоу не существовало. Имя Ци Се впоследствии включалось в названия сборников о чудесах (к которым, кстати, определение «шутки» вряд ли подходит); но в этих случаях оно, как правило, сопровождалось названием жанра — цзи «записи» (ср., например, название сборника У И из Дунъяна — «Записи Ци Се» ( Ци Се цзи ) или сборника писателя V в. У Цзюня — «Продолжение записей Ци Се» ( Сюй Ци Се цзи ), что было бы излишним, если бы се означало сборник шуток. Следует также отметить, что в период Чжоу ци и се рифмовались, а у вымышленных персонажей Чжуан-цзы фамилия и имя часто рифмуются.

В каталогах [117] Оба издания коллекции Юань Мэя, хранящихся в ЛО ИВАН СССР, носят название «О чем не говорил Конфуций» ( Цзы бу юй ) (см.: Б. Б. Вахтин, И. С. Гуревич, Ю. Л. Кроль, Э. С. Стулова, А. А. Торопов, Каталог фонда китайских ксилографов Института востоковедения АН СССР, М., 1973, т. II, № 2328 и 2364). и историях китайской литературы коллекция Юань Мэя чаще называется «О чем не говорил Конфуций», чем «Новые [записи] Ци Се». Сам Юань Мэй явно оказывал предпочтение этому первоначально выбранному им названию: говоря о своей коллекции в письмах к друзьям [118] См., например, письма к Ян Ли-ху ( Суй-юань сань ши, бэнь 14 ( Чи ду), цз . 7, стр. 1а и 26). или в своих стихах, он неизменно называл ее «О чем не говорил Конфуций». Так, например, в стихотворной надписи, сделанной Юань Мэем на картине его друга — художника Ло Пиня, славившегося своими рисунками бесов, говорится:

Думается, что Юань Мэя привлекал в этом названии подтекст: это был вызов ортодоксальным конфуцианцам, твердо помнившим, что Конфуций «не говорил о чудесах, применении физической силы, смутах и сверхъестественных существах» [120] Луньюй , VII, 20. . Именно о чудесах и сверхъестественных существах, о которых избегал говорить Конфуций, и повествует в своем сборнике Юань Мэй. В печатном издании полного собрания сочинений Юань Мэя, с которого сделан перевод, даны оба названия коллекции, чем и объясняется то, что на титульном листе нашей книги тоже помещены оба этих названия.

Из 1023 произведений, включенных Юань Мэем в коллекцию, 937 (т. е. 91,58%) так или иначе связаны с темой сверхъестественного; процент настолько высокий (если учесть, что даже в коллекции Цзи Юня, использующего фантастику для морализующих выводов, доля таких рассказов составляет только 86%), что это обстоятельство не может не привлечь внимание исследователя.

Безусловно, интерес Юань Мэя к чудесному и сверхъестественному в большой мере разделялся его современниками: XVIII век дал множество сборников рассказов о чудесах; но в то время как для Пу Сун-лина, например, фантастика служила своеобразным коррективом к действительности, скрывая обличение социальных порядков и критику общественных институтов, а для Цзи Юня, мыслившего не социальными, а этическими категориями, фантастика была средством поучения читателя, попыткой исправить общественные нравы, Юань Мэй в основном [121] В некоторых рассказах Юань Мэя, как будет видно из дальнейшего изложения, есть и элементы обличения и элементы дидактики, но они не являются определяющими в корпусе текстов исследуемой коллекции. использует сверхъестественную тематику и персонажей в развлекательных целях; он сам забавляется, повествуя о всяческих чудесах, необычайных происшествиях, встречах людей с бесами и трупами и эпатируя серьезного читателя, искавшего в этих рассказах скрытый смысл, обличение или поучение. В известной мере тональность некоторых рассказов Юань Мэя напоминает ироническую трактовку «стихийных духов» в волшебно-сатирических сказках Виланда, гротескные образы которых исследователь этих сказок уподобляет «пестрым маскам и разряженным карликам, участникам феерий и карнавалов» [122] А. А. Морозов, Немецкая волшебно-сатирическая сказка, — в кн.: «Немецкие волшебно-сатирические сказки», Л., 1972, стр. 169. Аналогию можно было бы продолжить: слова А. А. Морозова о «разумном гедонизме» Виланда и его сенсуализме приложимы и к Юань Мэю, так же как и соображение о том, что «В историческом свете сама „фривольность“ предстает как протест не только против обывательского ханжества, но и догм, освященных официальной церковностью и пиетическим благочестием» (там же, стр. 175-176). Здесь, пожалуй, уместно вспомнить и замечание В. И. Семанова (Эволюция китайского романа, стр. 97) о том, что эротика «представляет реакцию на конфуцианское ханжество, несет в себе жизненную правду». . Но любопытно, что, давая волю своей фантазии, Юань Мэй как бы сдерживал ее рамками реальных народных верований его эпохи, словно ученый-этнограф в нем брал верх над писателем-рассказчиком странных историй.

Большинство исследователей китайских народных верований (от Де Грота [123] J. М. D е Groot, The Religious System of China, vol. IV, b. 2. до В. Эберхарда [124] W. Eberhard, A Study of Ghost Stories from Taiwan and San Francisco, — «Asian Folklore Studies», Tokyo, 1971, vol. XXX, № 2. ) отмечает удивительное единообразие религиозных представлений, свидетельства которых сохранились в прозе малых форм на протяжении огромного промежутка времени (от Хань до Цин); видимо, это обстоятельство и может служить объяснением той бросающейся в глаза повторяемости сюжетов и сверхъестественных персонажей, которая имеет место не только в сборниках фантастических рассказов различных авторов разных эпох [125] Именно поэтому, в частности, Эберхард считает, что «китайские рассказы о духах определенно строятся по установленным образцам» (там же). , но даже и в пределах сборника рассказов одного автора.