Юань Мэй - Новые записи Ци Се, или о чем не говорил Конфуций

Сочинение стихов, по Мотоори Норинага, это «акт, совершаемый человеком, когда он не может больше вынести переполняющих его эмоций моно-но аварэ [75] Существуют разные переводы выражения моно-но аварэ . Пожалуй, удачнее всего определение, данное И. А. Борониной; характеризуя философско-эстетическую позицию поэтов периода Хэйан (IX-XII вв.), она пишет, что их стремление «преломить собственные переживания через поэтическую призму» было обусловлено «убеждением, что каждому предмету, явлению свойственно особое, только ему одному присущее, „неповторимое“ очарование — моно-но аварэ , уникальная эстетическая ценность, которая чаще всего не лежит на поверхности, а скрыта, и ее нужно найти» (И. А. Боронина, Японская средневековая лирика и ее европейские соответствия, — «Типология и взаимосвязи средневековых литератур Востока и Запада», М., 1974, стр. 549). ... В результате — он дает им выражение в словах. Слова, выходящие из опыта моно-но аварэ , стремятся быть произнесенными нараспев и рифмоваться. Это и есть поэзия» [76] Shigeru Matsumoto, Motoorî Norinaga, стр. 48. .

Сигэру Мацумото пишет, что идеи Мотоори Норинага были свежи и оригинальны не только как теория литературы, но и как взгляд на человеческую природу. Представления Норинага о человеке были радикальной антитезой к преобладающему конфуцианскому представлению, настаивавшему на самосовершенствовании путем подавления земных желаний и естественных чувств. Взгляды Мотоори Норинага «были репрезентативны для нового представления, о человеке, которое начиная с XVII в. разделялось все большим числом людей...» [77] Там же, стр. 61. .

Любопытно, что, как и Юань Мэй, Мотоори Норинага увлекался чудесами, рассказами о необычном. Примечательно и отношение Мотоори Норинага к традиции: сравнивая древнюю поэзию с более поздней, он говорил, что не всегда старые стихи лучше новых, и так как во многих отношениях поздние периоды могут превосходить древность, не следует всегда презрительно отзываться о творениях позднейшего времени [78] Там же, стр. 161. .

Совпадение взглядов Дай Чжэня, Юань Мэя и крупного японского мыслителя Мотоори Норинага представляется не случайностью, а веянием времени, явлением, характерным для второй половины XVIII в., когда многие мыслящие люди восставали против официальных норм и установок.

Юань Мэй противопоставил официальной идеологии, консерватизму мышления реабилитацию земной чувственной природы человека, признание за ним права на наслаждение, гедонистическую уверенность в том, что человек рожден для счастья, для того, чтобы получать удовольствие от всего, что может это удовольствие доставить.

Характерно, что восьмидесятилетним стариком, незадолго дл смерти, Юань Мэй закончил «Трактат о пище» (опубликован в 1797 г.), содержащий в себе около 300 рецептов различных блюд, рассказы и анекдоты об обедах, на которых довелось ему бывать, рассуждения о приготовлении пищи, о сортах вин и т. п.

Очень показательны письма Юань Мэя, которые бросают свет на многие обстоятельства его жизни, на его отношения с современными ему литераторами, учеными, сановниками, а также сохраняют для нас его оценки литературных произведений, его взгляды на литературу, науку, призвание поэта.

А. Уэйли делает интересное наблюдение: «У китайцев в XVIII веке не было научных журналов. До известной степени их место заняли письма, которыми обменивались друзья-ученые и которые часто копировались и распространялись. Юань Мэй вел обширную переписку такого рода, и мы часто обнаруживаем, что он использовал ее в своих заметках в Суй би » [80] A. Waley, Yüan Mei, стр. 112-113. .

В собрание сочинений Юань Мэя включено свыше трехсот писем (72 — в соответствующем разделе его произведений в жанрах гувэнъ и 247 — в разделе Чи ду ) [81] Суй-юань сань ши, бэнь 13-14. .

Большинство писем Юань Мэя написано по серьезным поводам, на важные для поэта темы, но есть и шутливые письма, и именно в них, как наиболее интимных, ярче вырисовывается облик Юань Мэя.

Иногда шутливая форма скрывает волнение поэта, столкнувшегося с несправедливостью властей или глупостью обывателей. Иногда под видом шутки Юань Мэй обращается с просьбой о помощи человеку, незаслуженно сурово наказанному. Так, в «Прошении Ли Тану, начальнику Цзяннина» он заступается за девушку, которую подвергли наказанию за то, что она играла в азартные игры [82] Там же, бэнь 13, цз . 2, стр. 6а. .

Ярким примером непринужденного шутливого тона писем Юань Мэя является его письмо к художнику Ло Пиню, славившемуся своими рисунками бесов («В шутку пишу Ло Лян-фэну, нарисовавшему мой портрет»):

«Господин Ло Лян-фэн нарисовал мой портрет. Лян-фэн считал, что он нарисовал меня, мои домашние считали, что это не я, и две эти точки зрения невозможно примирить. Цзы-цай, подсмеиваясь над собой, скажет: „Мудрец имеет два „я“... Я тоже имею два „я“: одно „я“ — то, каким я являюсь в глазах моей семьи, другое „я“ — то, каким я представлен на картине Лян-фэна. Человеку трудно познать себя и представить себе самого себя. Я не могу оценить свой облик, так же как Лян-фэн не может оценить свою картину... Так как мои домашние говорят, что это не я, то если мы оставим дома [портрет], его обязательно примут по ошибке за портрет кухонного мужика или продавца, принесшего прохладительный напиток, и тогда его порвут или сожгут. Лян-фэн считает, что это я, поэтому я не решаюсь оставить его у себя, а посылаю обратно Лян-фэну, чтобы он сохранил его для меня. Пусть каждый, кто знает меня и кто знает Лян-фэна, хорошенько присмотрится к нему» [83] Там же, бэнь 13, цз . 5, стр. 66. .

Мы уже отмечали, что в использовании Юань Мэем жанров гувэнь происходило некоторое «смещение системы» [84] Термин Ю. Н. Тынянова (см.: Ю. Н. Тынянов, Архаисты и новаторы, Л., 1929, стр. 6). . Подобные явления на материале русской литературы привлекали пристальное внимание Ю. Н. Тынянова, который сделал важное и интересное наблюдение о том, что в первой половине XVIII в. переписка была «исключительно явлением быта. Письма не вмешивались в литературу. Они многое заимствовали от литературного прозаического стиля, но были далеки от литературы, это были записки, расписки, прошения, дружеские уведомления и т. д.» [85] Там же, стр. 20. . Позже, с утратой интереса к «грандиозной» эмоции, с упадком оды, ораторского слова, с культом малой формы, меняется роль и функция писем: «Здесь, в письмах, были найдены самые податливые, самые легкие и нужные явления, выдвигавшие новые принципы конструкции с необычайной силой: недоговоренность, фрагментарность, намеки, „домашняя“ малая форма письма мотивировали ввод мелочей и стилистических приемов, противоположных „грандиозным“ приемам XVIII в. Этот нужный материал стоял вне литературы, в быту. И из бытового документа письмо поднимается в самый центр литературы», становится «литературным фактом» [86] Там же, стр. 21, 22. . Исследовательница русского дружеского письма второй половины XVIII в. P. М. Лазарчук пишет, что, «преодолевая узость и замкнутость сферы частного документа, переставая жить только своей камерной жизнью... письмо тем самым оказывалось причастным к важнейшим историко-литературным процессам своего времени» [87] P. М. Лазарчук, Дружеское письмо второй половины XVIII века как явление литературы (автореф. канд. дисс., Л.» 1972, стр. 4). . В Китае второй половины XVIII в. мы наблюдаем обратное явление: письмо там всегда было «литературным фактом», строго определенным жанром со своими канонами и функциями; письма же Юань Мэя, оставаясь функционально «литературой», стилистически сближались с «бытовым письмом», «частной перепиской». В своих письмах Юань Мэй шутит, иронизирует, острит, отвечает на просьбы, сам обращается с просьбами... Многие его письма — бытовые документы, со своей непринужденной (близкой к устной) интонацией, своей реакцией на интимные события жизни.