Ма Чжэнь - Мифы и легенды Китая

Изображение Куа-фу, преследующего солнце. Художник Цзян Инхао (эпоха Мин)

В один из таких дней взгляд его остановился на солнце, которое висело в небе. От ослепительного света ему пришлось зажмуриться, и в обычный день это рассердило бы его – в целом мире одно лишь солнце могло заставить его брови сойтись на переносице. Но в тот момент оно будто бы стало для Куа-фу ключом от клетки, в которой были заточены его мысли. Его осенило: «Дядюшка Емин следит за движением солнца – так почему бы не посостязаться с солнцем в беге? Нужно обогнать солнце, добежать до долины Юйгу, где оно обычно опускается за горизонт, и встретить его там. Дядя Емин тоже будет стоять там в ожидании солнца – то-то он поразится, увидев мои способности!»

Солнце начало клониться к западу, двигаясь по небосводу в сторону долины Юйгу.

Куа-фу был человеком добрым и бесхитростным, но вместе с тем смелым и решительным. Недолго думая, он выпрямился во весь свой грозный рост и побежал на запад вслед за солнцем. Он бежал так стремительно, что ветер, стартовавший вместе с ним, вскоре отстал; ястреб, полетевший было с ним наравне, сломал крылья; олень, попытавшийся бежать рядом, сбил копыта. Горы склонялись перед ним, реки останавливались, леса расступались, пустыни давали ему дорогу.

Погоня Куа-фу за солнцем

Он относился к солнцу свысока: не видя позади себя тени, Куа-фу понимал, что бежит со скоростью светила. Сил у него было еще хоть отбавляй, и он был убежден, что сможет заставить тень оказаться впереди. Он не осознавал, что все это время находится под испепеляющими лучами солнца, высасывающими из него кровь.

Куа-фу захотел пить и внезапно ощутил усталость во всем теле. Он добежал до Хуанхэ и выпил ее, добрался до Вэйхэ и тоже выпил, но даже всей воды двух могучих рек не хватило, чтобы утолить его жажду. Жажда заставила его свернуть на север к большому озеру Дацзэ.

Безбрежное озеро Дацзэ шириною в тысячу ли – лучшее место, чтобы напиться вдоволь. Куа-фу вырвал из земли огромное дерево, сделал из него дорожный посох и вновь побежал, поглядывая на солнце. Увидев, что тень теперь появилась на востоке, Куа-фу понял, что солнце опередило его. Он пришел в ярость, но по-прежнему был уверен в себе.

«Эй, солнце, не очень-то зазнавайся, – ревел Куа-фу. – Теперь, выпив озеро, я обгоню тебя и буду ждать на финише».

«Дядя, не смейся, – твердил Куа-фу, – я понаблюдаю за заходом солнца вместе с тобой».

«Отец, ты не разочаруешься во мне, – бормотал Куа-фу. – Я посвящу свою величайшую победу тебе».

Но солнце уже иссушило кровь Куа-фу, и у него больше не было сил, чтобы вернуться к озеру Дацзэ. Оставив мысли об озерной воде, он оперся на посох и, тяжело дыша, с трудом зашагал в направлении заката. Куа-фу не верил в поражение: пока он обеими ногами стоит на земле – он победит.

Однако душа Куа-фу улетела в загробный мир. Рука его разжалась, выронив посох, и исполинское тело гулко рухнуло на землю, подобно утесу, подняв пыль до небес. И в эту минуту случилось чудо! Посох, который выпал из ладони Куа-фу, превратился в персиковый лес. Когда пыль осела, взору людей предстало море нежно-зеленых крон.

Крепкий и буйный, словно сам дух Куа-фу, лес с освежающим ветерком, прохладной тенью и сладким соком плодов – вот что осталось в наследство людям.

Влияние этого мифа на китайскую культуру прослеживается хотя бы в том, что в китайском языке появилась идиома «Куа-фу преследует солнце». Однако с древних времен существуют два разных подхода к моральному содержанию данной истории. Один из них утверждает, что Куа-фу самонадеянно переоценил свои силы; согласно другому, этот сюжет выражает твердую решимость человека к покорению природы. Даже в первоисточнике данного мифа, «Книге гор и морей» [9] Самое древнее литературное произведение Китая. – Примеч. авт. , личность Куа-фу оценивается противоречиво.

Сегодня человечество находится на пике своего развития, и с высоты накопленного и тысячекратно отшлифованного культурного багажа люди могут более точно и беспристрастно исследовать классические произведения многовековой давности. То, что посох Куа-фу перед его смертью превратился в персиковую рощу, свидетельствует о добросердечности великана и придает его погоне за солнцем более созидательный смысл. Непосредственный вывод, который мы можем почерпнуть из мифа о Куа-фу, – желание человека подчинить природу, однако в философском отношении он интерпретирует природу человеческого стремления к свету.

В греческой мифологии тоже есть множество легенд о гигантах, которые, как и Куа-фу, являются потомками великих богов, но обитают на нижней ступени иерархии божественного мира. «Гигантомахия» – предания о великанах, стремившихся к свету и бросивших вызов богам-олимпийцам, оказали значительное влияние на западное классическое искусство.

Стремление к свету – самое искреннее и безыскусное чувство, которое люди при помощи мифов пронесли сквозь века из древности до наших дней.

С началом борьбы за господство над миром божеств эра безмятежной жизни человечества прервалась, и даже то, что Вселенная объединилась под властью Хуан-ди, не помешало людскому злу множиться и распространяться. Люди стали жить богаче и сытнее, но дух их обнищал, и это огорчало Хуан-ди и вызывало у него ностальгию по эпохе мирного и добродетельного бытия. Он хотел, чтобы человечество вернулось к прежним временам, но люди давно уже отбросили нравственность, словно ненужный мусор. Вражда, обман, недоверие, ненависть и убийства охватили всю землю

– Прекратите свое безобразное поведение, – сказал Хуан-ди, – вернитесь к истокам, когда вы были друг другу как братья!

– Нет, – возразили люди, – в ту эпоху мы жили аскетично.

– Разве для того Нюйва создала вас, чтобы вы враждовали меж собой?

– Ну а кто в этом виноват? Разве меньше распрей происходит на небесах? – отмахнулись люди. Хуан-ди разгневался, призвал к себе водяное божество Гунгуна и велел:

– Ступай, покарай людей потопом за их злодеяния!

К тому времени Хуан-ди уже простил Гунгуну повреждение горы Бучжоу и позволил ему остаться на посту бога воды. Не винил он Гунгуна и за то, что тот сражался на стороне Янь-ди в войне за престол: то было внутреннее дело рода Шэньнуна, и Хуан-ди не собирался углубляться в него. Однако Гунгун отнюдь не испытывал благодарности и в сердце своем затаил злобу за поражение при Баньцюане. Приказ Хуан-ди привел его в восторг, потому что разрушение земли было лучшим способом отомстить ему: ведь люди возненавидят небесного владыку.