Ма Чжэнь - Мифы и легенды Китая

Итог схватки топора и меча во многом зависит от выносливости бойцов, и отчаянные атаки Синтяня лишь сыграли на руку Хуан-ди, который был искусным фехтовальщиком. Синтянь, столь размашисто заносивший и опускавший свой топор, вскоре утомился, и едва его натиск замедлился, как Хуан-ди сделал встречный выпад. Клинок полыхнул белым светом и тут же окрасился ярко-алым. Голова Синтяня рухнула с плеч, будто тяжелый камень, и с грохотом скатилась по склону, что вызвало шумное одобрение зрителей.

Хуан-ди было жаль Синтяня: ведь вместо того, чтобы так глупо упрямиться, он мог бы стать почетным гостем императора и исполнить перед присутствующими свои песни.

Хуан-ди с мечом в руках исчез в толще облаков, приказав Хоу-ту: «Погребите его».

Внезапно с горы Чанъян послышался рокот, сотрясший скалы. Обвалились утесы, посыпались камни. Духи и божества, которые уже были готовы отправиться вслед за Хуан-ди обратно на гору Куньлунь и продолжить пиршество, враз перестали смеяться. Хоу-ту, собиравшийся похоронить Синтяня, также застыл в воздухе, ошеломленный звуком. Все замерли и как один обратили свои взгляды на гору Чанъян.

Оказалось, что обезглавленный Синтянь не рухнул: соски на его обнаженной груди превратились в пару глаз, пупок обернулся ртом, и он продолжал рассекать воздух гигантским топором. Новые глаза видели плохо, и лезвие секиры то и дело натыкалось на скалы; рот говорил не слишком отчетливо. С каждым взмахом топора Синтянь издавал яростный рев, и, хотя различить слова не получалось, было ясно, что он призывает Хуан-ди.

Синтянь не погиб, Синтянь продолжал биться. Его боевой топор по-прежнему был остер, щит все так же крепок, клич так же громок, а боевой дух непоколебим. И, принимая гору Чанъян за Хуан-ди, он без устали наносил по ней удар за ударом.

От этого зрелища Хуан-ди бросило в дрожь.

– Скорее, похорони его голову! – велел он Хоу-ту.

И Хоу-ту, соорудив могильный курган, похоронил голову Синтяня у подножия горы Чанъян.

Проплывали гонимые ветром облака, духи и призраки вернулись на гору Куньлунь вместе с Хуан-ди, но грохочущая гора Чанъян по-прежнему оставалась полем боя, и безголовый Синтянь продолжал вести смертельный поединок. Случилось это в незапамятные времена, но поговаривают, что и по сей день от горы Чанъян, что на западной окраине мира, доносится скрежет топора о камень.

Синтянь

Фигура Синтяня уникальна, она имеется только в китайской мифологии. Герой, после отсечения головы нашедший ей замену на собственном теле, вырастивший глаза из сосков и рот из пупка, – до чего неординарный образ! Необычайно, но не абсурдно, фантасмагория, но не химера. В этой взаимозаменяемости функций человеческого тела отразилась идея бессмертия души.

Синтянь – один из древнейших героев китайских мифов, не побоявшийся выступить против всей мощи императора Хуан-ди. Продолжать бороться, даже будучи обезглавленным, – подобное состояние духа стало предметом преклонения ученых мужей и воителей Древнего Китая.

Боги олицетворяют желание человека покорить природу. Герои воплощают надежды человека на собственные силы.

Она была так прелестна, что даже полная луна укрывалась в тучах, посрамленная ее красотой. Она также была добра и, как и ее отец Янь-ди, полна любви к миру людей, а потому часто спускалась с небес на землю, чтобы порезвиться. Почему ее не называли богиней? Просто она была еще слишком мала и не успела к тому возрасту в полной мере обрести божественную сущность. Но все-таки она была дочерью небесного императора, и божественное умение летать было у нее врожденным.

Она всегда хотела научиться помогать людям так же, как и ее отец. Но к тому времени люди уже овладели множеством навыков, а в тех случаях, когда они действительно нуждались в помощи, ей недоставало мудрости и божественной силы. Однако это отнюдь не мешало девочке проявлять игривую натуру, и она, подобно своей бабушке Жэньсы, покидала небесные чертоги, чтобы насладиться очарованием земли. Журчание горных ручьев и дуновение ветерка в лесу, голоса зверей и щебетание птиц, громады скал и стремительный бег рек, сама жизнь, разлитая в воздухе, – все это звучало для нее будто музыка множества струн, перебираемых бесчисленными невидимыми руками.

Ее звали Нюйва, и она обещала вырасти горделивой небесной девушкой, на которую люди смотрели бы с восхищением. Она обожала море и при виде безбрежных зеленых волн ощущала себя еще более живой. Ей особенно нравилось гулять по волнам: так она чувствовала, словно волны гладят ее, и слышала их радостное пение. Девочка видела лишь нежность моря, и ей никогда не приходилось наблюдать, как исполинские водяные валы вздымаются до небес, пугая духов. Когда дочь небесного императора играла в море, разве нашлось бы хоть одно морское божество, которое не приказало бы морю унять свое буйство и явить улыбчивый лик? Но наивная малышка не подозревала о привилегиях, которые давало ее происхождение: она воображала, будто море всегда остается кротким и милым.

Цзинвэй. Художник Цзян Инхао (эпоха Мин)

Эту загадку с незапамятных времен не смогли разгадать ни боги, ни люди. Неужели это черное дело сотворил Юй, бог Восточного моря? Если так, то зачем? Какое отношение к политическим играм Хуан-ди и Янь-ди имела маленькая Нюйва? Мог ли милостивый Хуан-ди простить морского бога, своего сына, увидев, как погибла его прекрасная племянница? Как бы то ни было, в тот день из глубин Восточного моря каким-то образом поднялась чудовищная волна.

Нюйва пришла к Восточному морю порезвиться. Море было спокойным, и тонкие волны трепыхались на ветру, словно пучки диких цветов в степи. Девочка шагнула в воду, подняв облачко брызг, и быстро побежала, чувствуя, как волны щекочут ей ноги. Она издала радостный смех, прозвучавший как голос самой природы.

Вдруг густые облака закрыли солнце, налетел шторм, и море внезапно вздыбилось, словно по мановению гигантской руки, – а затем ухнуло с высоты, подняв огромную волну, которая угрожающе устремилась к Нюйве. Бедняжка была так напугана этой неожиданностью, что не успела даже вскрикнуть, как жуткий вал безжалостно поглотил ее и утянул в пучину. Так отвратительное свирепо расправляется с прекрасным!

Ураган стих, волны улеглись, и море вновь вернуло свой чарующий облик.

Японское изображение Цзинвэй