Ма Чжэнь - Мифы и легенды Китая

Гунгун, прихватив с собой водное чудовище Сянлю, отправился на землю, чтобы начать наводнение. У безобразного и злобного Сянлю было девять человеческих голов и змеиное тело; куда бы он ни дыхнул, все превращалось в болото, и от терпкой вони ни звери, ни птицы не могли больше жить на этом месте.

Сянлю

Повинуясь приказу Хуан-ди, на подмогу Гунгуну явились бог дождя Юй-ши и повелитель ветров Фэнбо. Тотчас же ливень хлынул как из ведра, реки и озера вышли из берегов, волны вздыбились, и вода устремилась во все стороны. В то время ущелье Драконовы врата еще не образовалось, гора Люйляншань еще не успела расколоться, и русло Хуанхэ было заперто наглухо, а Янцзы и Хуайхэ слились воедино и расплескались до самого горизонта. Люди, вопя от ужаса, наперегонки бежали в горы в поисках убежища, а некоторые карабкались на высокие деревья. Но вскоре и горы были затоплены, деревья снесло бурным потоком, и в воде повсюду плавали человеческие трупы.

«О небесный владыка, спаси нас, останови потоп!» – горестно кричали люди на горных вершинах. Услыхав это, Гунгун поднял водяные валы еще выше, заставил дождь лить еще яростнее, и вопли вскоре стихли за шумом волн.

Упрямство людей оскорбило достоинство императора Вселенной, но все-таки наказание со стороны Хуан-ди было чересчур жестоким. Возможно, небожители, ставшие свидетелями страшной трагедии, разделяли негодование Хуан-ди, а быть может, сами опасались его гнева, но никто из них не выразил сочувствия людям. Пред лицом власти и могущества хвалебные возгласы всегда звучат громче гонгов и барабанов, а слова возражения еле слышны. Тем не менее среди божеств нашелся тот, кого тронули людские стенания. То был Гунь, внук Хуан-ди, бог добрый и отважный. Однако вместо того чтобы выражать свою скорбь при всех, он отправился к деду, дабы заступиться за человечество лично.

– Дедушка, прошу, прикажи остановить наводнение. Люди уже и так стоят на последних оставшихся клочках земли.

– Они не послушались моих уговоров и продолжили творить зло и хулить богов. Теперь они должны быть наказаны, – равнодушно ответил Хуан-ди.

– Но доброго и прекрасного на земле все-таки больше, чем дурного и уродливого. Неужели ты, мудрый император Вселенной, не понимаешь этого?

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? – возмутился Хуан-ди. – Ступай и займись своими делами, а участь людей предоставь решать мне!

Отступив перед гневом Хуан-ди, Гунь вышел из покоев. Мрачные картины земного опустошения не покидали его разум, и он не мог смириться и в бездействии наблюдать за гибелью человечества. Но, хоть Гунь и был внуком небесного владыки, он не мог похвастаться ни особенным могуществом, ни выдающимися достижениями. Как же ему спасти людей? На самом деле еще при встрече с дедом у него в голове родился ответ: в потайной комнатке у Хуан-ди хранилось величайшее сокровище – кусочек волшебной земли. Стоило рассыпать ее, как она тут же начинала безостановочно увеличиваться в объеме. Если кинуть щепотку такой земли в воду, то вырастет высокая насыпь, воздвигнется широкая дамба, и поток упрется в нее. Гунь хотел было поделиться этой идеей с дедом, но теперь, когда тот был глух к доводам разума, приходилось действовать иначе.

Изваяние Гуня, подвергнутого наказанию

И он решился на отчаянный шаг: похитить чудодейственную почву и принести ее на землю во имя спасения людей. Украсть волшебную вещь – в царстве богов преступление непростительное. Гунгун, расколов гору Бучжоу и сдвинув небо и землю, избежал казни только потому, что его проступок вызвал смятение лишь в земном мире, не затронув основ мира божественного. Похитить же святыню было бы величайшим предательством, равносильным измене Хуан-ди, и всякого, кто поступил бы так, ждала неминуемая смерть. Но Гуню было уже все равно.

Для него, внука императора Вселенной, в небесном дворце не существовало закрытых дверей. Он выкрал волшебную почву и отправился на землю. Даже не переведя дух, он отыскал взглядом самый пик громадной волны и без промедления полетел над водой по направлению к нему. Оказавшись над тем местом, где вода бурлила и бесновалась сильнее всего, он высыпал туда пригоршню магической почвы. Тут же, по мановению его руки, прямо из волн поднялась плотина, и вал разбился о нее; посреди бескрайнего океана выросла твердая земля, и наводнение отступило.

Чжулун

С ликующими криками люди сбегали с гор и радостно кувыркались и прыгали на вновь показавшейся земле, празднуя свое второе рождение. Они еще не знали, что своим спасением обязаны Гуню, и возносили хвалы Хуан-ди, благодаря его за милосердие.

Сянлю первым обнаружил неладное и наблюдал за тем, что делает Гунь.

– Какая-то удивительная вещь! Если ее бросить в воду, она создает плотины и запруды, – доложил он Гунгуну.

Гунгун захохотал, и за этим весельем слышалось злорадство.

Чжулун

– Это волшебная земля, самая большая драгоценность Хуан-ди. Гунь наверняка украл ее, иначе Хуан-ди сам отдал бы нам приказ прекратить наводнение. Гунь должен умереть!

Гунгун поспешил во дворец верховного правителя.

– Владыка, – изобразил он неведение, – Гунь уже усмирил потоп волшебной землей, моя миссия закончена.

Хуан-ди не изменился в лице, услышав эту поразительную весть: на то он и был небесным императором, чтобы не верить всякому сказанному слову без доказательств.

– Я не приказывал остановить наводнение. С какой бы стати Гуню являться на землю с магической почвой?

– Но Гунь уже остановил ею потоп!

Это поколебало уверенность Хуан-ди, и он приказал Хоу-ту проведать, на месте ли чудесная земля. Правда быстро раскрылась, и Хуан-ди впал в такую неописуемую ярость, что мир содрогнулся. Грозно рыча, он стал выкрикивать приказы: богу огня Чжужуну – найти и убить Гуня, богу земли Хоу-ту – забрать обратно чудотворную почву, богу воды Гунгуну – возобновить наводнение. Возвращение земли входило в обязанности Хоу-ту как земного божества, а вот умертвить Гуня Хуан-ди поручил Чжужуну из опасений, что кто-нибудь из его собственных родичей отпустит преступника – точно так же, как в свое время Чжужун у горы Бучжоу позволил Гунгуну уйти. Хуан-ди был убежден, что Чжужун, с которым они когда-то враждовали, не пощадит его внука. Гунь должен был умереть: ведь разве потомок, предавший тебя, не отвратительнее самого злейшего врага?