Чжуан-цзы - Чжуанцзы [litres]

– Каков же меч удальца? – спросил царь.

– Меч удальца для всех, у кого волосы всклокочены, борода торчит вперед, шлемы с грубыми кистями надвинуты на глаза, платье сзади короче, чем спереди; у кого сердитый вид, а речь косноязычна; кто вступает перед вами в поединки, сверху – перерезает горло, перерубает шею, снизу рассекает печень и легкие. Таков меч удальца, что не отличается от драчливого петуха. Жизнь его может прерваться в любое утро. Для государственных дел он не годится. Ныне у вас, великий государь, пост Сына Неба, а пристрастились вы к мечу удальца. Мне, вашему ничтожному слуге, стыдно за вас, великий государь!

Царь повел Чжуанцзы за собой в зал, стольничий подавал кушанья, но все перемены царь трижды отсылал по кругу.

– Доклад о мечах закончен, – заметил Чжуанцзы. – Посидите в тишине, великий государь, успокойте свое дыхание.

После этого царь Прекрасный три месяца не покидал дворца, и все фехтовальщики, облачившись в траур, покончили с собой на своих местах.

Прогуливаясь по роще Черный полог [254] Цзывэй – роща вблизи столицы царства Лу, в которой, по преданию, Конфуций занимался со своими учениками. , Конфуций сел отдохнуть на возвышение среди абрикосов. Ученики заучивали предания, Конфуций пел, играя на цине. Не допел песню еще и до половины, как некий Рыболов [255] Отождествляется с сановником Вэнь Чжуном, упоминающимся около 473 г. до н. э. , выйдя из лодки, к ним приблизился. Брови и борода – седые, волосы – распущенные, рукава свисали вниз. Поднявшись с берега на ровное место, он остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. Когда же песня закончилась, он подозвал Цзыгуна и Цзылу. Оба они подошли.

Указав на Конфуция, гость спросил:

– Вот тот что за человек?

– Благородный муж из царства Лу, – ответил Цзылу.

– Из какого рода?

– Из рода Кунов.

– Чем занимается человек из рода Кунов?

Цзылу промолчал, а Цзыгун ответил:

– Человек из рода Кунов подчиняет свой характер преданности и доверию, вершит милосердие и справедливость, украшает обряды и музыку, отбирает правила отношений человека к человеку, чтобы были преданы властителю, высшему, чтобы улучшались отношения во всем народе, у низших. Все это принесет пользу Поднебесной. Вот чем занимается человек из рода Кунов.

– Владеет ли благородный муж землей? – спросил снова гость.

– Нет.

Гость рассмеялся, повернулся и пошел, говоря:

– Милосерден-то милосерден, но, пожалуй, самого себя не освободит. Утруждает сердце, изнуряет тело, подвергает опасности истинное в самом себе. Увы! Как далеко отошел он от учения!

Цзыгун вернулся и доложил обо всем Конфуцию. Тот оттолкнул цинь, поднялся и сказал:

– Не мудрец ли то был? – пошел вниз его искать и догнал на берегу озера. Рыболов как раз взялся за шест и выводил лодку, когда, обернувшись, заметил Конфуция, возвратился к селению и остановился.

Конфуций с благоговением отступил, двукратно поклонился и подошел поближе.

– Чего ты ищешь? – спросил Рыболов.

– Только что вы, Преждерожденный, не договорили и ушли, – сказал Конфуций. – Я, Цю, человек негодный, еще не узнал, что вы хотели сказать. Я, ничтожный, ожидал возможности вам покориться. К счастью, услышал, как вы кашляли. Помогите мне, Цю, поскорее!

– Ах! – воскликнул Рыболов. – Как сильна у тебя любовь к учению!

Конфуций двукратно поклонился и, поднимаясь, сказал:

– Я, Цю, учусь с детства и поныне, до шестидесяти девяти лет. Но слышать об истинном учении мне не доводилось. Разве осмелюсь не очистить для этого сердца?

– Подобные по роду следуют друг за другом, подобные по голосу откликаются друг другу, – сказал Рыболов. – Таков естественный закон. Разреши мне объяснить, чем обладаю я и чем занимаешься ты. То, чем ты занимаешься, дела людские: Сына Неба, царей, великих мужей, простолюдинов. Если каждый, принадлежащий к этим четырем званиям, на своем месте, то правление прекрасное; но нет смуты больше той, когда они не отвечают своим постам. Если должностные лица исполняют свои обязанности, а люди заботятся о своих делах, то нет никаких беспорядков. Поэтому заросшие травой поля, дом без кровли, недостаток пищи и одежды, не внесенные в срок налоги, раздоры между женой и наложницей, несогласие между старыми и малыми – таковы заботы простолюдина. Небрежность и лень народа и подчиненных, опасение не справиться с обязанностями, не выполнить порученных дел, оказаться небезупречным в поступках, утратить заслуги и доброе имя, потерять ранг и жалованье – таковы заботы великого мужа. Мятежи влиятельных родов, отсутствие при дворе верных слуг, искусных ремесленников, недостаток красоты в дарах Сыну Неба, боязнь оказаться ниже других весной и осенью, стать непокорным Сыну Неба – таковы заботы царя. Отсутствие гармонии между силами жара и холода, несвоевременное наступление тепла и мороза, вред, причиняемый ими всем вещам, смуты царей, споры из-за заслуг в походах, самоуправные захваты друг у друга, когда калечат людей, истощение богатств, непорядок в обрядах и музыке, ухудшение отношений между людьми, распутство и беспорядки в народе – таковы заботы Сына Неба и его советников. Ныне же ты, не облеченный властью ни царя, ни сановника, не обладающий рангом великого слуги или его должностного лица, по собственному произволу украшаешь обряды и музыку, отбираешь правила отношений между людьми, чтобы улучшить отношения во всем народе. Не слишком ли много на себя берешь? Да притом людям присущи восемь пороков, а тем, кто служит, – четыре зла, которые нельзя не изучить. Делать то, что не поручено, называется превышением власти; выдвигать то, что не удостаивают вниманием, – болтливостью; хвалить, не разбирая, где правда, где ложь, – лестью; со страстью судить о чужих недостатках – поношением; отделиться от родных, отколоться от друзей – бунтом; восхвалять лживого, чтобы нанести удар по ненавистному, – злонамеренностью; хладнокровно допускать и доброе, и злое без разбора, чтобы воровски овладеть желаемым, – коварством. Из-за этих восьми пороков поднимают смуту вовне, среди других, губят самого себя внутри, благородные мужи лишаются друзей, мудрые цари – слуг. Четыре зла следующие: питать пристрастие к важным делам, к переменам и изменениям обычного, долговременного, чтобы присвоить себе заслуги и славу, называется злоупотреблением; вершить дела лишь по собственному произволу, захватывать людей для собственных нужд – алчностью; не исправлять замеченных ошибок, усугублять их вопреки советам – высокомерием; не разбирая, кто хорош, а кто плох, одобрять с тобой согласных, не одобрять с тобой несогласных – самодурством. Таковы четыре зла. Сумел бы ты уничтожить эти восемь пороков, искоренить эти четыре зла, тогда и мог бы начать свое воспитание.