Камо Мабути - Осенние цикады

Перевод с японского

Предисловие, составление,

перевод и комментарий

Александра ДОЛИНА

Ответственный редактор Л.Е. ЧЕРКАССКИЙ

© Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1981.

С глубочайшей древности поэты Японии не уставали воспевать терпкую горечь бытия: печаль одиночества, хмельное забвение, красу опадающих цветов, мерное журчание потока, лик осенней луны.

Шли века. Сменялись династии, перемещались столицы, в кровавых битвах истребляли друг друга воины, вещали о рае святые подвижники, рушились в огне пожаров дворцы и храмы. Рождались новые поколения, появлялась новые правители, распахивались новые земли, строились новые крепости, монастыри, города. В круговращении пяти стихий — земли, воды, дерева, огня и металла — решались судьбы людей. Но всё с тем же постоянством зимы сменялись вёснами. Зеленели ивы, одевались багрянцем клёны в горах, не иссякали реки и не переполнились моря. И во все времена человек, постигая окружающий его мир, создавал прекрасное.

На Дальнем Востоке искусство, подчинённое законам природы, стремилось уловить извечный ритм Вселенной, выявить «постоянное в сменах», непреходящие ценности в бесконечной чреде метаморфоз. Поэзия, живопись, скульптура, архитектура, каллиграфия, музыка… Поколениями накапливается опыт. И вот мастера эпохи Токугава, унаследовав глубинные традиции китайской и японской культуры, творят для бессмертия в мире, где жизнь подобна «блеску молнии, рассветной росе».

Япония периода правления династии сёгунов Токугава (1600–1868). Прошедшая через горнило свирепых междоусобных распрей, а ныне умиротворённая, замкнувшаяся в островном уединении страна. Строжайшая сословная иерархия. Всевластный военный правитель в Эдо и бессильный император со своим двором в Киото. Самурайство, воспитанное в духе кодекса чести Бусидо. Деградирующая дворцовая аристократия. Забитые, бесправные крестьяне. Многочисленное благоденствующее духовенство. И наконец, вставшая на ноги, прочно укрепившаяся в больших городах буржуазия, и чьих руках все нити экономической жизни страны. Третье сословие, вознамерившееся полной мерой зачерпнуть из сокровищницы земных удовольствий.

С неожиданным резонансом в Японии конца XVII в. прозвучала дремавшая в недрах цивилизации идея «бренного мира» — укиё, Понятие укиё объединяло множество сложных, порой противоречивых представлений. Это была причудливая смесь пуристских догм буддизма сект Нитирэн и Сингон с дзэнской терпимостью и вольнодумством, с языческой наивностью синтоистских обрядов. Укиё — «юдоль скорби». Старинное, привычное слово из церковных проповедей было переосмыслено в процессе становления городской культуры как «изменчивый, обманчивый, призрачный мир», как «плывущий мир». Можно истолковать укиё к так: быстролётная жизнь, полная эфемерных печалей и наслаждении, жизнь, подобная бегу облаков и току вод.

Разные грани понятия укиё породили такие несхожи о феномены материальной и духовной культуры, как эротическая повеяла и поэзия монашеской аскезы, цветная гравюра и татуировка, утончённые трёхстишия хайкай и массовый театр, «чайные дома» весёлых кварталов и эзотерические школы воинских наук.

В эпоху относительно стабильного господства Токугава, отмеченную полицейским произволом и поголовной коррупцией чиновничества, происхождение само по себе уже не могло гарантировать ни почёта, ни преуспеяния в делах. В глазах ценителей из образованных горожан интеллектуальная элита (бундзин) заслуживала ничуть не меньшего уважения, чем наследственная аристократия. Сам заимствованный из Китая термин бундзин употреблялся в период позднего средневековья для обозначения «магистра искусств», нередко совмещавшего в одном лице таланты поэта, художника, каллиграфа, музыканта, а порой ещё и фехтовальщика или стрелка из лука. Выходцы из разных сословий дружно вливались в состав бундзин Эдо, Киото и Осака. Нередко в одной школе, под руководством одного наставника бок о бок слагали стихи или рисовали купцы, нищие и отпрыски княжеского рода. Веяния времени сказывались но только в изменении отношений между художником и его аудиторией, но и в преобразовании самого творчества, скованного на протяжении столетий цепями канона. Попытаемся же представить себе искусство укиё во всей его многоликой простоте на примере поэзии вака , более известной у нас как танка.

Обратившись к истории классических пятистишии вака, мы увидим, что к XVII в. этот древний жанр пребывал в состоянии упадка. на смену великолепным антологиям, таким, как «Манъёсю» («Собрание мириад листьев»), «Кокинсю» («Собрание старых и новых песен Ямато»), «Синкокинсю» («Новое собрание старых и новых песен Ямато»), пришли эпигонские сборники, призванные удовлетворять главным образом вкусы дворцовой знати. Условная, раз и навсегда запрограммированная поэтика вака зиждилась на омертвевших основах.

Что же вызвало новый подъём угасающего жанра в пору, когда его окончательное вырождение казалось неизбежным? В самом общем смысле первопричиной, видимо, был расцвет буржуазной но содержанию демократической городской культуры начиная с годов Гэнроку (1688–1703). Расцвет, знаменовавшийся появлением школы укиё-э в живописи и гравюре, становлением театра Кабуки и Дзёрури на базе первоклассной драматургии (Тикамацу, Ки-но Кайон, Цуруя Намбоку), кристаллизацией бытовой новеллы и повести (Ихара Сайкаку), ростом популярности хайкай (Басё, Бусон, Исса).

Укрепление национального самосознания привело в XVIII в. к развитию классической филологии и философии в русло так называемой «отечественной школы» (кокугаку), которая выступила против засилья «китайских наук» — общеобразовательного курса конфуцианских гуманитарных дисциплин. Грандиозные эксперименты по реконструкции, расшифровке и комментированию таких памятников, как «Манъёсю», «Кокинсю» и «Гэндзи моногатари», стали связующим звеном между литературой раннего и позднего средневековья. Они пробудили также интерес к вака. Великие учёные, ревнители «отечественной школы» Камо Мабути и Мотоори Норинага видели в вака , самом представительном жанре национальной поэзии, истоки истинно японского духа (ямато-дамасий). Изучение и сочинение вака стало для всех последователей кокугаку священным долгом, хотя далеко не всегда такое творчество приносило достойные плоды.

Под влиянием идей кокугаку, в борьбе против неоконфуцианства и усиливающихся западных влияний оформилось своеобразное направление дидактической лирики, представленной на страницах нашего сборника в поэзии Мабути, Норинага, Мунэтакэ, Акэми. Отстаивая чистоту родного языка, патриархальное благородство нравов и священный принцип национальной общности, они широко использовали традиционный жанр вака в качестве трибуны для пропаганды своих взглядов, для острой полемики: