Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Остается мне одно: жизнь разменивать на дни,
Чтобы горе покупать. Незавидная награда!

Если б мог я растопить сердце в пламени скорбей —
Превратить его в слезу для меня была б отрада.

Осужден я вспоминать время юности своей,
И всего дороже мне эта горькая услада.

Ты в спину ужалила злобно верблюда — и что ж?
Верблюду мученье такое сносить невтерпеж.

Вот так ростовщик хочет высосать кровь из страдальца,
На лезвие лекаря жалящий хобот похож.

Как щеголи хну растирают на кончиках пальцев,
Так ты свои лапки — в кровь обагренные — трешь.

Здесь наслаждения душа воплощена
И молоко дождей вскормило семена.

Кувшин наполнился богатыми дарами,
И жажду наконец мы утолим сполна.

Мы пили медленно. Уж ночь сменилась утром,
Уж неба ясного зарделась глубина.

Резвился на лугу ручей неугомонный,
И крыльями ветвей укрыла нас весна.

И чаша каждая сверкала, как невеста,
И с юною рукой была обручена.

И алым панцирем вино одело чашу,
И жемчугом воды украсилась она.

Казалось, что уста язвит внезапно что-то
И влага жалит их, коварна и темна,

Но нежной терпкостью и мягкостью мгновенно
Строптивость дикая была укрощена.

По жилам пламени текла воды прохлада,
Чтоб воцарился мир и не зажглась война.

Когда гнетет тоска и сердце изнывает —
Власть чудотворную мы узнаем вина.

Докучая творцу оправданьем своим запоздалым,
Словно тяжкое бремя, влачу я грехи без числа.

Но порывы раскаянья длятся не долее часа.
Вслед за ними, как прежде, греховны слова и дела.

С чернотою Ночной соревнуясь, дневное сиянье
На висках серебрится, и поступь моя тяжела.

Это смерти покой костенит постепенно суставы.
Искры юности гасит его роковая зола.

Целый век я провел, свой надел расточая беспечно.
Время годы мои между тем промотало дотла.

Если даже мне щедрую прибыль судьба приносила,
Всякий раз для меня эта прибыль накладом была.

Проницаешь ты, господи, взором туда, где граница
Между скрытым и явным в душе у меня пролегла.

К добродетели душу мою преклони милосердьем,
Защити мое сердце, творец, от пороков и зла,

От речей недостойных — язык, от соблазна — мой разум,
Чтобы грешные помыслы не омрачали чела!

Могилу найдешь ты на ложе своем.
От смерти укрыться в дому невозможно.

Опоенный зельем обмана, ты — слеп.
О мире твое представление ложно.

В ущерб наслажденьям искал ты любви
У той, что тебя ненавидит безбожно.

Судьбы опрокидчивый посох отбрось!
Опора такая, увы, ненадежна.

Из праха взошел ты, и в лоно земли
Заход предначертан тебе непреложно.

Кровавыми глазами ран заплакала война.
Колючий ряд ее зубов улыбкой обнажен.

Клубясь, окутала меня, как туча, битвы пыль.
Как молнию, блестящий меч я вырвал из ножон.

Мечом кольчугу распорол, как будто полоснул
По зеркалу озерных вод, — и витязь был сражен.

Взвивался на дыбы мой конь и упадал скалой,
В жестокой схватке нанося противникам урон.

В пути ночном берет разгон мой вороной скакун
Быстрее вспышки грозовой, секущей небосклон.

Свою решимость я теперь с бессонницей сравню,
Что перебила в час ночной ленивца крепкий сон

Как будто факел смоляной горит в моей руке —
Скачу, мечом пронзая мрак, и убегает он.

В кубки юноша прекрасный льет живительную влагу,
Свод небесный пробудился, блеском солнечным объят,

Горделивые тюльпаны показал нам сад зеленый,
Миртов, сумрачных, как амбра, мы впивали аромат.

«Что ж не видно маргаритки?» — стали спрашивать у сада
«Кравчему в уста вложил я маргаритку!» — шепчет сад

Виночерпий отпирался и отнекивался долго,
Но невольно тайну выдал, улыбнувшись невпопад.

Здесь лепестками роз на глади сонной
Играет ветерок неугомонный.

Река подобна витязя кольчуге,
Копьем пробитой, кровью обагренной.

Колышет ветер чашечки тюльпанов.
Восход зари на них наводит глянец.

Секущий ливень сделал их краснее,
Чем старого вина густой багрянец.

«Скажи мне, ливень, в чем они повинны?» —
«Воруют у прелестных щек румянец!»

Отцом возлюбленной клянусь, — пускай живет он до ста лет! —
В разлуке с ней не знаю сна и верности храню обет.

Ее немилостивых глаз жестокость надобно ль пресечь,
Себя ль бессоннице обречь — кто даст несчастному совет?

Мои верблюды оттого забыли рысь и плавный шаг,
Что мне пути к ее жилью ни днем, ни ночью больше нет.

Завесу ложа я у ней откидывал своей рукой,
Когда задумчиво мерцал в пучине мрака звездный свет.

Я пылко о любви молил и, под покровом темноты,
Своею страстью побеждал ее стыдливости запрет.

Я счастлив был, во мгле ночной лаская черноту кудрей,
Обилье пышных завитков, похитивших у ночи цвет.

Ее дыханье чище рос! Напитка слаще этих уст
Найти вовек не суждено, хоть обойди ты целый свет!

Ее улыбке нет цены! Как ожерельем подарит,
И скажешь ты — одна в одну жемчужин ряд на нитку вздет!

Ее благоуханье вдаль уносит ветер поутру,
Чтоб розы амброй напоить, когда начнется их расцвет.