Алишер Навои - Поэмы

Поденщик ли, избранник ли судьбы:
Они пред волей высшею — рабы.

И воле той покорствовать должно.
Тот мудр, кому понять ее дано.

Покорна высшей воле, как раба,
Приемли все, что нам несет судьба.

Хорош я был иль плох, мой путь свершен,
Разящей жизнью я не пощажен.

Чего я здесь достиг с таким трудом?
Что пользы мне в раскаянье моем?

Остаток дней на жизненном пути
Служенью воле бога посвяти.

А что бы горе в сердце не росло,
Чтобы тебя, как солнце, не сожгло,

Будь в обществе наставников моих,
Внимай высоким поученьям их.

А вспоминая сына своего,
Молитвой тихой радуй дух его!»

«Все!» — начертал писец в углу листа,
Когда великий шах сомкнул уста.

Все завещал он в нем, что мог желать,
Свернув письмо, привесили печать.

И молвил шах с трудом: «Гонцов скорей
С письмом пошлите к матери моей.

Когда в груди дыхание замрет,
И для меня исчезнет небосвод,

И скроется, как солнце, жизнь моя
За черным облаком небытия —

Тогда мужайтесь и не рушьте мир,
Пусть без меня он не пребудет сир.

Мои останки положа в табут,
И днем и ночью пусть его несут.

Да будет бренный прах царя царей
В Искандарию принесен скорей.

Да будет непробудный сон мой тих
В прекраснейшем из городов моих.

Запомните еще такой приказ,
И это вам последний мой приказ:

Пускай в отверстье гробовой доски
Наружу будет кисть моей руки.

Дабы на будущие времена
Осталась поучением она:

Шах Искандар держал весь мир земной
Сей растопыренною пятерней.

Он этой дланью, — алчностью горя, —
Забрал все страны суши и моря.

Но барабан отхода прозвучал —
И мира он в руке не удержал.

Ушел от мира; и рука пуста,
Как пятерня чинарного листа.

Кто мудр, кому помощник — знанье, тот
В такую западню не попадет».

Смолк Искандар и глубоко вздохнул,
Закрыл глаза и навсегда уснул.

Он бренным миром краткий срок владел
И вечность во владенье захотел.

Унес он тайну вечную с собой,
Влеком девятисводной высотой.

Взметнулся смерч, дыханием паля…
И содрогнулись небо и земля.

И леденящий ветер налетел,
И лик земли от пыли потемнел.

Трон раскололся, молнией разбит.
В пыли корона царская лежит.

Взгляни на скорбь, на черноту ее —
Как исцарапала лицо свое!

Разорван книги редкой переплет,
Страницы вихрь в пустыне разнесет…

Хранители духовных тайн и сил,
Скажи, оделись в черноту чернил.

Мир был таким смятением объят,
Что наступил, казалось, кыямат.

Достигла войска весть. И плач, и стон,
И вопли раздались со всех сторон.

Казалось — день последний настает,
Казалось — наземь рухнул небосвод.

Раскалывалась высота небес,
А мир во тьме, в густой пыли исчез.

Гремя, качались небо и земля,
И разрушались небо и земля.

Беде, казалось, не было конца,
Но вот — все стихло, волею творца.

Склонились люди, плача и молясь,
Угрозы небосвода устрашась.

И, поминая шаха своего,
Спешили волю выполнить его.

Хоть слезы молча по щекам лились,
Они проворно делом занялись,

Соорудили смертную постель —
Гроб, словно золотую колыбель.

Гроб на носилки водрузив, пошли,
В Искандарию тело понесли.

А раньше их гонец письмо примчал,
С письмом пред шахской матерью предстал.

Узнала мать, что суд небес свершен,
Что Заль навек с Рустамом разлучен.

Она без чувств, как бездыханный прах,
Упала; свет померк в ее глазах.

Очнувшись, больше не хотела жить,
Сама себя хотела истребить.

Она письмо сыновнее прочла,
Но утешенья в горе не нашла.

То был душе ее последний дар,
Что завещал исполнить Искандар.

Умом высоким овладела тьма,
Не достигал сознанья смысл письма.

Не видя, где мучениям исход,
Скажи — сжигая вздохом небосвод,

Она так истомилась, говорят,
Что тайно приняла какой-то яд.

И хоть не сразу умерла она,
Но сердце ядом тем сожгла она.

Телесные мученья, может быть,
Ей горе помогли переносить.

Суставы, жилы истлевали в ней,
Сухие кости пеплом стали в ней.

И в эту пору к ней явились те,
Кто степь и горы видел в черноте.

Они несли носилки на плечах
И в золотом гробу сыновний прах.

Когда она все это поняла,
Могучей волей боль превозмогла.

Надев убор и пояс завязав,
Навстречу вышла, посох в руку взяв.

Увидев жертву своего суда,
Главу склонило небо от стыда.

О, черный день! При виде этих слез,
Несокрушимый дрогнул бы утес.

Табут и гроб увидя издали,
Сдержать рыданья люди не могли.

О, вероломный свод! О, мир — палач!
Средь сонма ангелов поднялся плач.

Царица славных к гробу подошла
И говорить сквозь слезы начала:

«Добро пожаловать, мой дорогой!
Твоя служанка, жертва — пред тобой.

Наш бедный кров тебя не скрыл, не спас.
Любитель странствий, ты покинул нас.

Ты там теперь, где льется чистый свет,
Тебя отныне в темном мире нет.

Там — светлый сад эдема для тебя!
Смятенье мира немо для тебя.

И хоть постичь не может разум мой
Уход внезапный твой в предел иной,

Но если ныне радостно тебе,
То покориться мы должны судьбе.

А мне, увы, сносить превыше сил
Гонение бесчувственных светил.

Зачем сама я прежде не ушла,
Тебе устроить встречу не смогла?

Вот солнце путь закончило дневной,
Остался древний свод, объятый тьмой!

Могла ль поверить я, что ждет меня?
Не дождалась бы я такого дня.

Коль мне бы видеть сон такой пришлось,
То сердце бы мое разорвалось!

Сель налетел на этот ветхий дом
И все разрушил на пути своем…