Абулькасим Фирдоуси - Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

При этом мне припомнились слова, —
Их воин говорил с отвагой льва:

«К воде быстрей воды бежит собака,
Минует воду второпях, однако».

Свернул ты с благородного пути,
Когда решил на нас войной пойти,

Но ты мои почувствуешь удары,
Насильник, не укроешься от кары.

«Мой раб гораздо более велик, —
Так ты сказал, — чем тысячи владык.

Покорны мне все крепости вселенной», —
Так ты сказал, свидетель — мир нетленный.

Но знаешь сам, что множество путей
Ведут к воротам этих крепостей,

По тем путям проходит простолюдин,
И царь, и богатырь, чей жребий труден.

В ворота тщетно будешь ты стучать:
На них твоей погибели печать.

Когда меня в свои вельможи прочишь,
Ты этим имя лишь мое порочишь,

Но силу моего меча познав,
Забудешь ты свой милостивый нрав,

А сам найдешь ты мир, стремясь к покою,
Лишь под моей высокою рукою.

Тот путь, которым ты пошел — ничто!
Твои войска и твой престол — ничто!

Ты в трепете смиришься предо мною,
Когда свои дружины я построю.

Ты — лжец, хотя царем себя зовешь,
Но никогда не побеждает ложь…

Еще сказал ты, что меня ты ценишь,
В броню военачальника оденешь, —

Но я уже сейчас достиг высот,
Мой властелин мне оказал почет.

К тебе пришел я, властью наделенный
И знаменем Рустама осененный.

Даю тебе, Сова, трехдневный срок,
А в третий вечер протрубит мой рог:

Тебя своим кинжалом обезглавлю
И голову твою в Иран отправлю!»

Ответ услышав, пожелтел посол,
В отчаянье обратно он пришел.

Стал Совашах мрачнее черной ночи:
Дорога к смерти сделалась короче.

Сказал Фагфур: «Ничтожна вражья рать,
Зачем же убиваться и рыдать?»

Он приказал, чтоб всадников сзывала
На бой бряцающая медь кимвала,

Чтобы колоколов индийский звон
Был горным эхом гордо повторен,

Чтоб громко барабаны загремели,
Чтоб небеса от страха почернели.

Построил войско молодой храбрец, —
Задумчиво сказал ему отец:

«Избранник смелых, младший сын мой милый,
Развей пришельцев завтра грозной силой…»

Сложили всадники свои шатры,
В вечернем мраке вспыхнули костры,

И стиснутое горными грядами,
Простерлось полчище двумя рядами.

В шатре Бахрама собран был совет.
Что принесет воителям рассвет?

Уснули турки, прекратились клики,
Мир сделался ненужным для владыки.

Уснул Бахрам, но дума о войне
Не улеглась; увидел он во сне:

Полки Турана движутся лавиной,
Они сражаются с отвагой львиной,

И полностью его разбита рать,
И сам он пешим вынужден бежать,

И друга нет ни спереди, ни сзади,
И тщетно он взывает о пощаде…

Проснулся он печален, удручен,
Но скрыл он ото всех тяжелый сон.

Бахрам, одевшись, ночь провел в тревоге.
Вдруг топот он услышал на дороге:

То прискакал Харрод Бурзин верхом,
От Совашаха убежав тайком.

Сказал Бахраму: «Где твоя охрана?
Иль ты силков не видишь Ахримана?

Храни бойцов по долгу главаря,
Их души не растрачивай ты зря.

Достоин будь высокого удела:
Великое начнешь ты завтра дело!»

Бахрам — в ответ: «В твоем роду, скажи,
Ужели все такие же мужи?

Все, видно, промышляют рыбной ловлей,
Зимой и летом заняты торговлей.

И ты закидываешь в лужу сеть, —
Тебе ли в бой лететь, мечом владеть?

Увидишь ты, когда заря проснется,
Достоин ли я званья полководца,

Увидишь ты, как превратятся в прах
И вражьи полчища, и Совашах!..»

Вот на добычу солнце-лев стремится.
Даль побелела, как лицо румийца.

Раздался гром трубы и гул копыт, —
И под копытами земля кипит.

Военачальник, с палицей и в шлеме,
Промчался перед воинами всеми.

Изадгушасп на поле вывел свой
Трехтысячный отряд передовой.

Скакун его подобен был плотине,
Что преграждает путь речной стремнине.

Средину возглавлял Ялонсина.
За ним — упорна, опытна, сильна,

Главой Кундогушаспа называя,
Дружина возвышалась тыловая.

Сжигал траву Кундогушаспа конь, —
Он высекал копытами огонь…

С рядов передних клич раздался бранный:
«Золотошлемные мужи Ирана!

Того, кто побежит спиной к врагу,
Я обезглавлю, а потом сожгу».

И, как судьба, неотвратимый, строгий,
Закрыл он к отступленью две дороги, —

Велел он к бегству преградить пути,
Чтоб смерть или победу обрести.

Писец Мехран предстал пред исполином.
Сказал ему: «Поверь моим сединам, —

Да будет в битве бдителен твой взор:
Не видно ни земли, ни рек, ни гор

Под меченосным воинством Турана!»
Разгневался воитель на Мехрана,

Сказал: «О ты, нечистый враг добра,
Слуга чернил, бумаги и пера!

Кто заставлял тебя, писака хилый,
Подсчитывать дружин туранских силы?»

К Харроду прибежав, сказал Мехран:
«Бахрам нечистым духом обуян!»

И оба старца прикусили губы:
Сановникам сражения не любы.

Они бы прочь бежали поскорей,
Но трепетали пред царем царей.

Они на холм взобрались перед строем,
Чтоб легче было наблюдать за боем,

И за Бахрамом пристально следя,
Они уставились на шлем вождя.

Разгневанный Бахрам, вступая в битву,
На поле боя произнес молитву.

Он восклицал, сердца воспламенив:
«Творец, ты видишь: враг несправедлив.

Ужели я ничтожней Совашаха?
Избавь же душу ты мою от страха,

Даруй же радость войску моему, —
И я тогда с восторгом смерть приму.

Даруй добру желанную победу,
И мир хвалу тогда воздаст Изеду».

Так восклицая, сел Бахрам в седло,
И стало на душе его светло.