Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 2

А теперь обратимся к словам: «Кто в любви, тот в Боге, и Он в нем». Если меня спросят, где Бог, я отвечу: Он — повсюду. Если меня спросят, где душа, пребывающая в любви, я отвечу: она — повсюду. Ведь Бог-любовь, и душа, пребывающая в любви, — в Боге, и Бог — в ней. И поскольку Бог — повсюду, а душа — всецело в Боге, она не способна пребывать отчасти в Боге, а отчасти — вне Его. И раз Бог в ней, то душа непременно должна быть повсюду, ибо Он, Кто повсюду, — в ней. Бог — повсюду в душе, и она повсюду — в Нем. И посему Бог есть Все по ту сторону всего, и душа с Богом есть Все по ту сторону всего.

Эту проповедь можно говорить и по праздникам. Она окончена. Однако оставайтесь на местах. Задержу вас еще. Хочу сказать вам еще одну проповедь. Помоги нам, Господи, в нуждах наших!

Я сказал на латыни изречение, написанное в Песне песней; по-немецки оно гласит: сильна, как смерть, любовь.

Это изречение как раз подходит для восхваления возлюбившей Христа великой любовью св. Марии Магдалины, о которой столько писали св. евангелисты, что слава о ней распространилась по всему христианскому миру, и так далеко, как это редко бывает. И хотя многие достоинства и добродетели ее заслуживают прославления, но горячая и превеликая любовь ее ко Христу горела в ней с такой неизреченной силой и так в ней действовала, что именно эту любовь и действие ее по всей справедливости можно сравнить с непреклонной смертью. Оттого и может быть сказано о ней: «Сильна, как смерть, любовь».

Три вещи, которые производит в человеке смерть тела, совершает любовь в человеческом духе. Во-первых, смерть похищает и отнимает у человека все преходящие вещи, так что не может он уже, как раньше, ни обладать, ни пользоваться ими. Во-вторых, нужно ему проститься и со всеми духовными благами, радовавшими тело и душу: с молитвой, созерцанием и добродетелью, со святым паломничеством, словом, со всеми добрыми делами, которые дают утешение, усладу и радость духовному человеку; ничего этого не может он больше совершать подобно тому, кто мертв на земле. В-третьих, смерть лишает человека всякой награды и достоинства, которые он мог бы еще заслужить. Ибо после смерти не может он уже больше ни на волос двинуться в Царствие Божие: он остается с тем, что уже приобрел здесь. Эти три вещи должны мы принять от смерти, ибо она — расставание тела с душой. Но если любовь к Господу нашему «сильна, как смерть», она также убивает человека в духовном смысле и по-своему разлучает душу с телом. Но происходит это тогда, когда человек всецело отказывается от себя, освобождается от своего «я» и, таким образом, разлучается сам с собой. Происходит же это силой безмерно высокой любви, которая умеет убивать так любовно. Называют же ее недугом сладким и смертью оживляющей. Ибо такое умирание есть излияние жизни вечной, смерть телесной жизни, в которой человек всегда стремится жить для собственного своего блага.

Но эта сладкая, отрадная смерть производит все это в человеке лишь тогда, когда она настолько сильна, чтобы действительно убить его, а не сделать его только хилым, как случается это со многими людьми, которые долго хиреют, прежде чем умереть. Другие хиреют недолго. А еще другие умирают смертью скоропостижной. Также бывает часто, что люди долго колеблются и рассуждают прежде, нежели преодолеют себя настолько, чтобы для Бога всецело отказаться от себя. Ибо часто поступают они так, словно хотят положить свою душу и умереть; но опять возвращаются к прежнему и жадно ищут еще хоть какой-либо малой для себя выгоды; так что делают они это не исключительно ради Бога, а кое-что оставляют и для себя. И до тех пор они все еще не мертвы по-настоящему, но, умирая, чахнут против воли своей, покуда, наконец, благодать Божия, то есть любовь, не одолеет, и они не умрут вполне для себялюбия. Ибо ничто не может умертвить себялюбия и корысти, которые суть жизнь и природа человека, кроме любви сильной, как смерть, иначе никак не могут быть умерщвлены эти свойства. Поэтому и терпят такую муку те, что в аду. Ибо они алчут только своего, алчут, как бы освободиться им от муки! И никогда им не может быть дано это. Потому и умирают они вечною смертью, что жажда своекорыстия не умерла в них и никогда умереть не может. И ничто в мире не может им помочь, кроме одной любви, которой они совсем не причастны.

Таким образом, любовь не только сильна, как телесная смерть, — она гораздо сильнее адской смерти, которая не может помочь осужденным, как та любовная смерть, что действительно убивает жизнь желания и своекорыстия. И происходит это на трех ступенях.

На первой эта смерть, то есть любовь, разлучает человека с преходящим, с друзьями, имуществом и почестями, и всеми творениями, так что ничем он больше не владеет и не пользуется ради себя, и уже предумышленно не двинет ни одним членом по собственной воле и ради собственной пользы. Раз это достигнуто, душа тотчас начинает искать благ духовных и обращается к ним, — к молитве, благоговению, добродетели, восхищению, к Богу. О них научается она радеть и ими научается наслаждаться с упоением, оно же выше всех наслаждений, которыми утешалась она раньше. Ибо эти духовные блага, по самой природе своей, более свойственны ей, нежели блага вещественные. И оттого, что Бог так создал душу, что она не может быть без утешения, а от вещественных радостей она отказалась, чтобы обратиться к духовным, они дают ей такую отраду, что гораздо труднее ей расстаться с ними, чем тогда, когда она расставалась с вещественными благами. Ибо тот, кто сам это испытал, хорошо знает, что часто бывает гораздо легче отказаться от всего мира, нежели от одного какого-нибудь утешения, одного задушевного чувства, какое иногда дается в молитве или каком-либо духовном подвиге.

Но все это лишь начало по сравнению с тем, что следует дальше и для чего любовь действует в человеке. Если любовь действительно сильна, как смерть, то она и действует иначе: она заставляет человека отказаться и расстаться также со всяким духовным утешением и подобными благами, о коих уже сказано выше; чтобы человек свободно и вольно согласился покинуть для Бога все, что до сих пор радовало его душу, чтобы отказался он наслаждаться этим или желать этого.

Боже! Кто и не смог бы этого достичь, того принудила бы к тому любовь к Тебе: ведь откажется он от Тебя, Тебя ради, и отрешится от Тебя, ради Тебя. Какую же лучшую и более драгоценную жертву, ради Него, могли бы принести Богу, как не Его Самого! Но не дивно ли это, что Ему в дар приносишь Его же и платишь за Него Им же Самим!

К сожалению, немного людей, согласных отказаться от преходящих вещественных благ, ибо, отказавшись, они все же часто чувствуют влечение к вещам внешним. Но еще реже встречаются люди, которые охотно оставляют духовные блага, в сравнении с которыми все вещественные блага — ничто. Ибо Тобою обладать, Господи (говорит один учитель) [бл. Августин], это — лучшее, что когда-либо мог даровать мир, что когда-либо дарует он, от Сотворения и до Страшного суда!