Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 2

Так же было и с милой Марфой. Потому Он и сказал ей: «Едино же есть на потребу», а не два. Я и ты, охваченные вечным светом, суть единое, а двуединое есть пламенеющий дух, что находится над всеми вещами и под Богом у края вечности. Дух этот есть двоица, ибо не видит Бога без посредства. Его познание и Его бытие, или Его познание и образ этого познания, никогда не станут у Него едины. Лишь тогда увидите Бога, когда увидите Его духовными очами, свободными от всяких образов. Тогда единица станет двоицей, двоица единицей; свет и дух, два станут едины, будучи охвачены вечным светом.

Уразумейте, что значит край вечности. Душа имеет три пути к Богу. Первый — многими совершениями, пламенной любовью искать во всех тварях Бога. Об этом сказал царь Соломон: «Между всеми ими я искала успокоения» (Иис. Сир. 24, 7).

Второй путь — путь без пути, свободный и все же связанный, возвышения и вознесения над собой и всеми вещами без воли и без образа, однако у него нет еще устоявшейся сущности. Это разумел Христос в словах своих: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах», (Мф. 16,17). И св. Петр не созерцал Бога неприкровенным; он был вознесен над всей тварной разумностью небесной силой Отца до края вечности. Говорю вам: он был, не ведая того, взят с порывистой силой любовного объятия Небесным Отцом в устремленном ввысь Духе, который вознесен над всем, что есть тварного, в силе Отца Небесного. Там святой Петр внял голосу, нисшедшему на него сладким звуком, однако же чистому от всякой плотской услады, в нераздельной истине единства Бога и человека в лице Небесного Отца Сына. Дерзну сказать: если бы св. Петр видел Бога без посредства в природе, как было с ним после и как было с Павлом, когда был он вознесен на третье небо, ему бы речи высших ангелов показались грубыми. И Петр начал произносить разные любовные слова, в которых Иисус не нуждается, ибо Он, Тот, Кто безо всякого посредства предстоит Богу в свободе истинного присутствия, смотрит в самое сердце и недра духа. Об этом слова святого Павла: «Знаю человека во Христе... что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 2-4). Это следует понимать так, что св. Петр стоял у края вечности, но еще не в единстве, созерцая Бога в своем бытии.

Третий путь, хоть и называется путь, на самом же деле есть пребывание дома, что значит без посредства видеть Бога в своем бытии. Наш возлюбленный Христос говорит: «Я есмь путь и истина и жизнь», единый Христос в едином лице, единый Христос в Отце, единый в Духе, единый в трех: путь, истина и жизнь, единый возлюбленный Христос, в Ком все три. Вне этого пути образуют кольцо и посредствуют твари. На пути этом придешь к Богу, ведомый светом Его слова и окруженный любовью Святого Духа и Отца и Сына: это превосходит все, что можно облечь в слова.

Тут происходит чудо! Разве не чудо — стоять вне и внутри, охватывать и быть охваченным, созерцать и быть созерцаемым, содержать в себе и быть содержимым; это — совершенство, где Дух пребывает в покое, соединенный с возлюбленной вечностью.

Вернемся к нашему рассуждению о том, как милая Марфа и с ней все друзья Божий стоят при заботе, а не в заботе, и здесь мирское делание так же благородно, как и любая служба Богу; ведь оно приводит нас к Нему так же близко, как и то высшее, что может стать нашим уделом, исключая разве что лицезрение Бога в Его чистом естестве. Потому Он говорит: «Ты заботишься и суетишься о многом» и этим подразумевает, что низшие чувства печалили и удручали ее, ибо она не была разнежена усладой духовной. Она была при вещах, но не в вещах; она была вне вещей и они были вне ее.

Три вещи должно помнить в наших делах. Все надлежит делать по порядку, честно и разумно. Порядком я называю то что везде и всюду согласуется с последующим. Честным — то, вне чего во временном мире нет ничего лучше. Разумным же — когда в благих делах ощутима живая истина в ее радостном присутствии. Там, где есть три эти вещи, там они так же приближают к Богу и так же душеполезны, как все блаженства Марии Магдалины в пустыне.

Христос говорит: «Заботишься о многом», не об одном. Это значит: если душа в чистоте и нераздельности безо всякого совершения устремляется к краю вечности, то она заботится, если ей препятствует какой-либо предмет, так что она не может с радостью пребывать там, вверху. Человек бывает тогда опечален таким предметом и погружается в свою печаль и пребывает в заботе. Но Марфа пребывала в совершенной, неколебимой добродетели и непомраченном уме, свободною от всех вещей. Поэтому она желала, чтобы и ее сестра тоже пришла в такое же состояние, так как видела, что та еще не была в своей сущности. То была прекрасная причина, по которой она желала, чтобы ее сестра пребывала во всем, что причастно вечному блаженству. Поэтому Христос говорит: «Одно только нужно». Что же? Это — одно, это — Бог. Это единое потребно всем тварям; ибо если бы Бог взял все Свое Себе, то все твари стали бы ничто. Взял бы Бог все Свое из души Христа, где ее Дух соединен с вечным ликом, Христос стал бы обычной тварью. Потому нужно только это одно. Марфа опасалась, что ее сестра пребывает в сладостном чувстве и желала, чтобы та была такой же, как она сама. Поэтому Христос, говоря это, как бы добавлял: не тревожься, Марфа, «Мария избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Высшее, что может стяжать тварь, станет ее уделом: она станет блаженной, как и ты.

Послушайте же учение о добродетелях. Добродетельная жизнь имеет три пункта, которые касаются воли. Первый из них — предать волю Богу, ибо то, что надлежит совершить для грядущего познания, отдавая или приемля, — неотвратимо. Есть три вида воли. Первая — воля чувственная, вторая — честная, третья — вечная. Чувственная воля жаждет поучения, желает слушать истинных учителей. Честная воля — такая воля, с которой подходишь ко всем делам Иисуса Христа и святых, и это означает, что равно заботишься о слове, обычае и совершениях своих, сообразуясь с наивысшим. Как только все это будет исполнено, Бог влагает в недра души новое: вечную волю с заветом любви, данным Святым Духом. Тогда душа говорит: «Господи, подай мне от вечной воли Твоей». И если она исполнит все, о чем мы до сих пор говорили, и исполненное будет угодно Богу, то Отец вложит в эту душу Свое вечное Слово.

Наши добрые люди скажут, что надо-де достичь совершенства, чтобы никакое пристрастие не волновало нас и не трогали нас ни радости, ни скорби. Это неправильно. Я же скажу, что не было ни единого святого, которого бы ничто не волновало. Но скажу и обратное: святому даровано уже и в этой жизни ничем не отвращаться от Бога. Подумайте, ведь покуда слова побуждают нас к радостям и скорбям, могут ли они быть несовершенны? Ведь это не так. Даже Христу не было свойственно такое, о чем свидетельствовал Он говоря: «...душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26, 38). Слова эти причиняли такую боль Христу, что, если бы на одну тварь легла боль всех тварей, она не была бы так велика, как была боль Христа; и это происходило из благородства Его естества и из святого единения в Нем естества божественного и человеческого. Поэтому скажу: святых, коим бы страдание не причиняло боли, а радость не была бы во благо, не было и быть не может. Случается порою — от любви, милости и благодати Божией — что кто-нибудь, какой-нибудь еретик и маловер говорит, что он, дескать, будучи осыпан милостью, равно покоен и в радостях, и в скорбях. Но святой и тут не отвращается от Бога, и хоть и мучается сердце человека, пребывающего в немилости, воля же его все равно пребывает в Боге, говоря: «Господи, я принадлежу Тебе и Ты мне». То, что входит в такого человека, не нарушает вечного блаженства, поскольку не попадает в наивысшую вершину Духа в той выси, где он един с благостной волей Христа.