Жозеф Бедье - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика

Выплату начали производить в субботу утром и потратили на расчет всю субботу и воскресенье до самой ночи. Ибо деньги выплачивали по весу, и каждый вес был в десять тысяч ливров. В воскресенье к вечерне люди короля, производившие уплату, передали ему, что им еще недостает почти тридцать тысяч ливров. И с королем остались только король Сицилии, маршал Франции, брат тринитарий и я; а все прочие занимались выплатой денег.

Тогда я сказал королю, что было бы хорошо послать за командором и маршалом тамплиеров (ибо магистр ордена погиб) и попросить их одолжить ему тридцать тысяч ливров, дабы освободить своего брата. Король послал за ними и сказал, чтобы я с ними об этом поговорил. Когда я им изложил просьбу, брат Этьен д'Отрикур, командор ордена тамплиеров [284], ответил мне так: «Сир де Жуанвиль, вы подали королю дурной и неразумный совет; ибо вы знаете, что мы принимаем вклады, давая клятву выдать только тем, кто их нам вручил» [285]. И достаточно было сказано злых и крепких слов между нами.

И тогда брат Рено де Вишье, маршал ордена, взял слово и сказал так: «Сир, остановите спор сеньора де Жуанвиля и нашего командора; ибо, как говорит наш командор, мы не сможем ничего выдать, не совершив клятвопреступления. И сенешал, советуя вам, буде мы не пожелаем одолжить вам эти деньги, отобрать их силой, не предлагает несть какое чудо, и вы вольны так поступить; но, если вы возьмете из нашего добра, мы возьмем из вашего в Акре столько, чтобы полностью возместить наши убытки».

Я сказал королю, что, если ему угодно, я пойду; и он мне приказал это сделать. Я отправился на одну из галер тамплиеров, что принадлежала магистру галер; когда я собрался спуститься к люку галеры, где находилась казна, я попросил командора ордена тамплиеров прийти посмотреть, что я возьму, но он не соизволил явиться. Маршал же сказал, что пойдет поглядеть на насилие, которое я буду чинить.

Спустившись туда, где находилась сокровищница, я попросил бывшего там казначея вручить мне ключи от сундука, что стоял передо мной; а он, видя, сколь я из-за болезни худой и изможденный, и в одежде, которую мне дали в заключении, ответил, что ничего мне не даст. И я заметил топор, лежавший там; и поднял его и сказал, что сделаю из него королевский ключ. Увидав это, маршал схватил меня за руку и сказал: «Сир, мы хорошо видим, что вы творите насилие, и отдадим вам ключи». После чего он приказал казначею отдать их мне, что тот и сделал. И когда маршал сообщил казначею, кто я, тот был этим потрясен.

Я обнаружил, что сундук, который я открыл, принадлежал Николя де Шуази, королевскому сержанту. Я высыпал все деньги, что там были, а сам пошел и уселся на носу судна, на котором приплыл. И я привел маршала Франции и оставил его с деньгами, а на галеру посадил брата тринитария. Маршал передавал деньги брату на галеру, а тот передавал мне на судно, где я сидел. Когда мы подплыли к галере короля, я закричал ему: «Сир, сир, посмотрите, как я нагружен». И святой человек с великой охотой и радостью взглянул на меня. Мы отдали привезенное мной тем, кто производил уплату.

Когда выплата была закончена, советники короля, которые произвели расчет, пришли к нему и сказали, что сарацины не хотят освобождать его брата до тех пор, покуда деньги не будут у них. Кое-что из совета не рекомендовал королю выдавать им деньги, пока ему не вернут брата. Но король ответил, что он им выплатит, ибо обещал это; и пусть они лучше ему напоминают его обещания, ежели желают сделать добро. Тут монсеньор Филипп де Немур сказал королю, что сарацин обсчитали на весах на десять тысяч ливров.

И король сильно разгневался, и сказал, что желает, чтобы им возвратили десять тысяч ливров, раз он им пообещал заплатить до отплытия двести тысяч ливров. Тогда я наступил на ногу монсеньору Филиппу и сказал королю, чтобы он не слушал его, потому что он говорит неправду; ибо сарацины — самые искусные на свете в счете люди. И монсеньор Филипп подтвердил, что я говорю истину, и он пошутил. А король ответил, что это неудачная шутка. «И я приказываю вам, — обратился он к монсеньору Филиппу, — верностью, коей вы мне обязаны как мой вассал, заплатить десять тысяч сполна, если они не доплачены».

Многие люди советовали королю вернуться на корабль, который дожидался его на море, дабы вырваться из рук сарацин. Король не пожелал никого слушать, сказав, что не уйдет с реки до тех пор, пока не выплатит им двести тысяч ливров, как было условлено. Как только уплату произвели, он, без чьих-либо просьб, сказал нам, что отныне его клятва выполнена, и мы уходим отсюда на корабль, стоявший на море [286].

Затем наша галера отчалила, и мы проплыли доброе лье, прежде чем заговорили друг с другом, выражая тревогу из-за пленения графа де Пуатье. Тут на галионе [287]подплыл монсеньор Филипп де Монфор и крикнул королю: «Сир, сир, поговорите со своим братом графом де Пуатье, он здесь, на этом судне». И тогда король вскричал: «Огня, огня!» И его зажгли. Тут наступило столь великое ликование, какое только можно представить. Король вернулся на свой корабль, и мы тоже. Один бедный рыбак отправился сообщить графине де Пуатье, что он видел графа на свободе; и она велела дать ему десять парижских ливров.

Я хочу вспомнить некоторые события, что произошли в Египте во время нашего там пребывания. Прежде всего я вам поведаю о монсеньоре Гоше де Шатийоне, о котором мне рассказал один рыцарь по имени Жан де Монсон, встретивший монсеньора де Шатийона на деревенской улице, где был взят в плен король; а эта улица проходила прямо посреди деревни, так что по обе стороны были видны поля. На этой улице и стоял монсеньор Гоше де Шатийон с обнаженным мечом в руке.

Завидев въезжавших на эту улицу турок, он бросался на них с мечом и отгонял их от деревни; а турки, что стреляют так же хорошо назад, как и вперед, удирая, осыпали его стрелами. Изгнав их из деревни, он выдергивал все стрелы, застрявшие в нем, вновь одевал свою верхнюю котту, приподнимался на стременах и, вскинув руку с мечом, кричал: «Шатийон, рыцарь! Где мои молодцы?» Когда он оборачивался и видел, что турки зашли с другой стороны, он вновь бросался на них с мечом и гнался за ними; и таким образом он поступал три раза.

Когда главнокомандующий галерами отвез меня к тем, кто был захвачен на суше, я стал расспрашивать тех, кто был с Шатийоном; но не было никого, кто бы мне сказал, как его схватили: только монсеньор Жан Фуинон, добрый рыцарь, рассказал мне, что когда его вели в плен в Мансуру, он встретил одного турка, восседавшего на коне монсеньора Гоше де Шатийона; и пахви у лошади были все окровавлены. И он спросил турка, что он сделал с владельцем лошади; и тот ответил, что перерезал ему горло прямо на этой лошади, что видно по пахвям, залитым кровью!