Лудовико Ариосто - Неистовый Роланд. Песни I–XXV

59 И Франциск, и еще два Альфонса; [82]
Но уже я молвила —
Чтобы каждую показать тебе ветвь,
Какою процветет твой ствол,
Много нужно раз
Вспыхнуть и стемнеть небесам, —
А ныне мне пора
Дать покой теням и умолкнуть».

60 Не перечила дева, [83]
И. волхвующая затворила книгу.
Призраки чередою
Тотчас канули в глубь, где мощи мудрого.
С Брадаманты снят зарок молчания,
И она, разомкнув уста,
Вопрошает: «Но кто были те двое,
Скорбные, меж Альфонсом и Ипполитом?

61 Очи долу, вздохи на губах, —
Ни следа отваги в облике —
И поодаль от них держали шаг
Словно бы сторонящиеся братья?»
Но волшебница переменилась лицом,
Залилась слезами
И воскликнула: «Злополучные,
Стрекалом недобрых сбитые с пути!

62 О добрая поросль доброго Геркулеса,
И в них, в несчастливцах, — твоя ведь кровь!
Да не сломит грех — доброты,
Да уступит правосудие — милосердию!»
(И притишив голос:)
«Больше тебе о них — ни слова:
Сладко будь устам твоим, и не сетуй,
Что не стану я уязвлять их горечью.

63 А как вспыхнет в небе рассвет,
Ты за мною выйдешь на ближайший путь
К тому замку, сияющему сталью,
Где томится Руджьер под чужою волей.
До опушки дремучей этой чащи
Я тебе буду спутницей и вожатою,
А как выйдем к берегу моря —
Укажу тебе след, с которого не сбиться».

64 Все ночь ночевала в подземелье
Юная воительница,
И увещевал ее Мерлин
Не медлить за любезным ее Руджьером.
А как вновь озарилось небо,
Вышла она из земных хором
В путь, надолго еще тесный и темный,
Рядом с духовидицею.

65 Они едут глухим ущельем
Меж невступных гор,
Без отдыха целый день,
Вскачь чрез расселины, вперерез ручьям;
А чтоб не скучна была дорога,
Сглаживали они свой нелегкий путь
Красными и сладкими беседами
О самом милом —

66 Пуще же всего
Толковала Брадаманте волхвовательница,
Сколько ловкости ей надобно и тонкости,
Ежели взыскует она Руджьера.
«Будь ты Марс, будь ты Паллада,
Будь с тобою больше бойцов,
Чем у Карла и чем у Аграманта, —
Ты не выстоишь против колдуна:

67 У него не только стальные стены
Вкруг скалы, неприступно-высокой,
У него не только воздушный скакун —
Мчаться и биться меж небом и землей:
У него тот смертельный щит,
Чей открытый блеск поражает очи,
Отымает взгляд, оглушает чувства,
И остаешься лежать, как труп.

68 И не льстись, что можно
Выйти к бою, замкнувши веки, —
Как тогда суметь
Охранить себя и достать врага?
Но от этого слепящего света
И других его дурманящих чар
Есть у меня средство, есть для тебя спасение,
А больше в целом мире такого нет.

69 У царя Аграманта есть перстень, [84]
В Индии похищенный у некой царицы,
И он дал его барону Брунелю,
И барон этот — в переходе от нас.
У кого этот перстень на пальце,
Тот спокоен от злобных чар.
А Брунель искусен в плутнях и кражах,
Как пленитель Руджьера — в чернокнижии,

70 И за это его проворство
Повелел ему его король
Гибким умом и помощным перстнем,
Испытанным в трудный час,
Вызволить Руджьера
Из каменной его темницы, —
И в том клятвенно похвалился Брунель королю,
В сердце выше всех державшему Руджьера.

71 Но как суждено Руджьеру быть обязану
Лишь тебе, а не королю Аграманту,
Выводом из кудесного узилища,
То скажу я тебе, как быть.
Нынче тебе откроется море,
Будет тебе три дня пути по берегу,
А на третий придет к твоему постою
Тот Брунель, у которого перстень.

72 Росту в нем (чтобы ты его узнала)
Шести пядей нет, голова курчава,
Волос черен, смуглая кожа,
Лицо бледно, борода непомерна,
Глаз навыкате, взгляд косой,
Плоский нос, косматые брови,
А наряд (чтобы все уж было сказано),
Как у скорохода, узок и кургуз.

73 С ним тебе будет случай
К разговору о тех чудных чарах,
И ты скажешь (и скажешь правду),
Что сошлась бы с колдуном в рукопашную,
Но не выдашь, что тебе небезведомо
О том перстне, который рушит чары.
Он предложится тебе в вожатые
До той самой каменной горы,

74 Ты пойдешь за ним,
А когда откроется та гора,
Ты его убей,
И да минет тебя всякая жалость.
Лишь не дай ему угадать твой умысел
И успеть схватиться за кольцо —
Чуть положит он волшебное в рот,
Как глаза твои не станут его видеть».

75 Так беседуя, вышли они к морю
Близ Бордо, где уста Гаронны,
И здесь, проливая слезы,
Простились дама и дама.
Тронулась Амонова дочь в назначенный путь,
Эерная спасению любовника,
И приходит некоторым вечером
К тому двору, где стоял Брунель.

76 Узнала она его сразу —
Так черты его врезались ей в душу;
Спросила, откуда он и куда —
Он ответил, и ни слова правды.
К этому она была готова
И так же вольно себе сочинила
Родину, веру, имя, род и пол, —
А сама не сводит глаз с его рук.

77 А сама не сводит глаз с его рук,
Чтобы не остаться обокраденною,
И не подпускает его к себе,
Крепко зная, с кем имеет дело.
Так они и мешкают, — как вдруг
В уши их врезается странный звук,
А откуда — я скажу и об этом,
Но сейчас в моей песне — передышка.

1 У притворства — худая слава,
Сколько зла в нем — каждому видно;
Но часто, очень часто
И оно благотворно спасало
От хулы, от беды, от смерти, —
Потому что в ненавидящем мире,
Где больше мрака, чем света,
Не всегда вокруг нас — друзья.

2 Много нужно трудов, много испытаний,
Чтоб увериться, что друг тебе верен,
И что можно говорить без оглядки,
Раскрывая перед ним свои думы.
Каково же было Руджьеровой подруге
Не видеть в Брунеле ни прямоты, ни правды,
А только притворство и обман,
Как волшебница и молвила ей заранее?

3 Ложь за ложь — самый подходящий
Разговор с лукавцем из лукавцев;
А к тому же, сказал я, не спускает она глаз
С рук Брунеля, хищных и хватких.
Тут-то и раздается страшный шум.
«Царь небесный! святая Дева!
Что это такое?» —
Восклицает красавица и бежит на звук.