Лопе де Вега - Том 3

В античном мире спиритуалисты
Считали, что небесные тела
Носители души и что движеньем
В небесной сфере управляет дух.

Но их концепция неадекватна
Реальности, понеже, как известно,
Сенсуализм и рационализм
Несвойственны планетам.

Как сказать!
Тот самый интеллектуальный фактор,
Благодаря которому я мыслю,
Одушевить материю способен.

Едва ли сей интеллектуализм
Возможно прилагать к небесной сфере
И думать, будто, как душа и тело,
Светила могут быть слиянны с духом.
Сия гипотеза противоречит
Простейшим силлогизмам…

Contradictio! [136] Противоречие (лат.)
Дух ангелический и ясен, и могуч
И по своей природе не способен
Cum materia componere rem unam . [137] С материей (плотью) составлять единое целое (лат.)
Душа соединяться с телом может,
Дух не сольется с плотью никогда.
Я повторяю — nequaquam [138] Никоим образом (лат.) не может
Соединиться с телом; per se nata
Est subsistere . [139] Рожденный сам по себе, только так и может существовать (лат.)

Как понять, однако,
Слиянье ангелического духа
С материей небесной?

Происходит
Лишь соприкосновенье этих сфер
С высокой нравственной природой духа.
Душа, однако, у небесных тел
Не больше, чем у судна, чьим движеньем
Руководит в нем заключенный кормчий.

Ты разъяснил лишь то, что я сказал.

Сеньор, пора! Поговорите с ними,
Внушите им доверье.

Эй, коллеги!
О чем ведете, дурни, разговорус?

Шут!

Чучело!

Дурак!

Он, видно, новый!

Вот дурни, новый! Ну, конечно, новый!
На этом свете все мы новички.

Откуда он?

Из университета.
Прошу не обижать его, сеньоры!
Клянусь вам честью, это мой племянник.
Его сюда недавно я привел,
Боюсь оставить.

Как тебя зовут?

Кого?

Тебя.

Меня? Я — Паблос. Дядю
Зовут Хуан Викарио, он брат
Папаши моего, моя мамаша
Приходится мне матерью, однако
Ей он не брат, но мне он все же дядя,
Который не приходится мне тетей,
Отцом, и бабушкой, и даже дедом.
Мы все благовоспитанные люди,
А в Саламанку прибыл я учиться
И скоро стану капелланом в чине,
Гласящим: шут шутиссимус шуторум.

Сеньоры! Ради бога, не сердите
Племянника: он в гневе — сущий дьявол.

Эй, дядя! Замолчите, а не то
Я запущу им в голову булыжник.
Пока что этим грязным забулдыгам,
Которые несли о небесах
Невероятную абракадабру,
Хочу я дать один совет.

Ты понял,
О чем мы рассуждали?

Что за хитрость —
Понять, какую ересь вы плели
О небесах! Что небо, дескать, может
Само собой вертеться в пустоте
И что на небо залетают души…

Какой ученый шут!

Так вот, пьянчуги:
Вы смели небо обозвать бездушным,
А небо душами кишит, и много
Подобных душ я в Кории встречал.

Как этот шут умен!

Рисело! Знаешь
Октавио? Он давний мой приятель.
Я, посетив его, впервые встретил
Его сестру. Ее ты видел?

Видел.

Она зачахла от тоски, а брату
Никак бедняжку не развеселить.
Он музыкантов звал — не помогает.
На празднествах она сидит и плачет.
А он ведь в жены обещал ее
Приятелю. Так вот, не привести ли
К ним этого шута? Как полагаешь?

Октавио, наверно, будет рад,
Коль шут развеселит сестру.

Эй, Паблос!
Не хочешь ли сходить к моим друзьям,
Где вкусно угостят?

С одним условьем:
Что в этом доме куча пирогов
И сочная телятина.

Ручаюсь:
Там будет это все, и много больше,
Чем ты сказал.

Что ж, дядюшка, пойдем!

Сеньор! Дела идут не так уж плохо!

Ты думаешь?

Но только для начала
Поосторожнее, сеньор!

Пойдемте,
К тому ж мы пообедаем.

О боже!
А вдруг я в этом доме получу
Весть о моей Фульхенсии!

Мы с вами
Дворяне, и таиться нам невместно.

Ты прав, Марин. Я это слышать рад.
Недолго будет глупый маскарад!

Твоя привязанность, родная,
Мне бесконечно дорога,
А все же на земле одна я.
Увы! Мне чужды берега,
Где полюбила я, не зная,
Как вероломен и жесток
Тот недостойный кавальеро,
Который растоптал росток…
Любви моей угасла вера,
Увял трепещущий цветок!
Могла ли горькое признанье
Тебе я сделать до сих пор?
Но вынесен мой приговор,
И мне придется в наказанье
Принять невиданный позор.
Надеждой зыбкой я дышала,
Жила виденьем, как во сне,
Мечтами правду украшала,
Но лжи безжалостное жало
Вонзилось прямо в сердце мне.

Мне это объяснять не нужно,
Понятна мне твоя вина.
Ты тетушкой увезена
В далекий край, на берег южный.
Была в Хуана влюблена,
Два месяца прошло — и что же?
Мой брат Хуан тебе не мил.
Но кто же стал тебе дороже,
Тебя, бедняжку, истомил?
Я думать не могу без дрожи
О том, что стала жертвой ты
Какого-то пустого хвата.

Сама во всем я виновата.
Увы! Развеялись мечты,
Взлелеянные мной когда-то.
Валенсианец Гарсеран
В любви признался мне учтиво.
Он говорил красноречиво
Про боль, своих сердечных ран,
А я внимала терпеливо
Его мучительным признаньям.
Я молча слушала сперва
Все эти льстивые слова
Из жалости к его терзаньям,
Но против воли голова
Пошла от красноречья кругом,
Меня увлек волшебный пыл.
Он так красиво говорил,
Он клялся быть мне верным другом,
И вот…