Тирсо де Молина - Театр

Вот уж мы в виду Мадрида.
Мост пройти — в столице будем, [316]
И тогда совсем забудем
Мы сады Вальядолида,
Эсполон его, Ворота
Полевые, и Эгзеву, [317]
Что, внемля гребцов напеву,
Вдаль уносит нечистоты
Городские, как святая
Инквизиция для знати
Пинсианской, — от проклятий
Неба град освобождая.
Нас к мосту твои проделки
Привели; взгляни: он — чудо;
В обе стороны отсюда
Виден Мансанáрес [318]мелкий.
Меж песчаных двух оплотов
Он течет своей стезею,
Чтоб у моста стать слезою
Стольких глаз — его пролетов. [319]
Познакомь меня с причиной
Путешествия такого.
Ради страха, но какого —
Нарядилась ты мужчиной?

Подожди; потом, Кинтана!

Я сегодня пятый день
За тобой брожу как тень.
В понедельник утром рано
Ты в Вальядолиде встала,
Забрала меня с собой
И дорогою прямой
До столицы дошагала,
Дом оставив, старика,
Что в тебе души не чует.
Что ж тебя, мой друг, волнует?
Не узнать никак пока.
Впрочем, я уже поклялся
Не выпытывать твоих
Ни путей, ни дел иных,
И послушным оставался,
И иду, куда ведешь, —
До сих пор мои догадки,
Как у астролога, шатки [320]
О пути, каким идешь.
Освети недоуменье,
Сжалься над моей мольбой!
Вспомни, я пошел с тобой,
Раз ты приняла решенье, —
Чтоб тебя в пути хранить
От опасности, которой
Подвергалась бы сеньора;
Королевским стражем быть
Для твоей девичьей чести
Я хочу, и одного
Господина моего
Я в родном оставил месте!..
Пожалей меня, — смотри,
Как душа стремится жадно
Все узнать…

Ну, слушай, ладно!
Диву дашься.

Говори!

Две луны уже сменились
С пасхи ранней, что поля
Одевает в шелк и бархат,
Пышные ковры стеля,
Как к мосту (Ансурес Перо, [321]
Говорят, соорудил
Пополам с своей супругой
Этот мост) Вальядолид
Весь пошел, и я со всеми;
Я сама домой пришла,
Но не знаю, как вернуться
К прежнему могла б душа.
Ибо близко от Виторьи [322]
Адонис [323]был встречен мной,
Ненавистный Марсам многим,
Тысячи Венер — герой.
Как во мне забилось сердце!
Ведь любовь — как альгвасил [324]
Пленных душ… Пред трибуналом [325]
Будто встала я без сил…
На глаза его наткнулась
Я пылающим лицом,
И упала, зацепившись
У порога башмаком…
Протянул он, сняв перчатку,
Руку (нежная рука
Из слоновой кости) — ею
Поддержал меня слегка…
И сказал: «Сеньора, стойте.
Пусть падением своим
К духам злобы не причтется
Столь прекрасный серафим».
У меня перчатку взял он,
Как души моей залог;
Это правда, что в перчатке
Душу, душу взять он мог!
Весь короткий этот вечер
(Да, короткий для меня,
Тот апрельский вечер долгим
Не сочла любовь моя)
Чрез глаза душа впивала,
Неспособная к борьбе,
Яд, который подносила
Статность нежная его.
Ах, от зависти и солнце
Закатилось, как со мной,
У моей кареты стоя,
Он прощался огневой
Речью, полной слов обманных
Постоянства и любви,
Вздохов, ревности, забвенья
Чувств, клокочущих в крови.
Стала пламенною Троей
Я, что Скифией была. [326]
Я домой пришла, пылая,
И заснуть уж не могла.
Я в бессонницу вступила.
Коль любил, о том судить
Можешь ты… Как мне казалось,
Что уж солнцу не светить,
Что оно пренебрегает
Наш зенит позолотить.
С синевою под глазами
Встала я; открыв балкон,
Утомленная взглянула:
Предо мною в яви он!
Нападения повел он
Так упорно на меня
Безрассудную! Служил он
Мне с того покорно дня.
Днем записки присылал он,
Ночью музыкой томил,
Драгоценные вещицы
Он, коварный, мне дарил.
Их принять — и сам ты знаешь,
Что бывает… Дон Мартин
Де-Гусман [327](вот как зовется
Наших странствий господин)
В два он месяца любовью
Все помехи устранил, —
Хоть противилась я с той же
Страстностью, как он любил.
Он мне слово дал супруга,
Только слово, а оно
Обещаньями богато,
Исполнением — бедно, —
До его отца доходит
(Верно, горький мой удел
Все ему поведал) наша
Страсть; а тот узнать сумел,
Что хоть знатной родилась я,
Да бедна, и злато — вот
Кровь расчетливости низкой! [328]—
Отыскало в сердце вход
Ко скупцу… И диво ль? — Стар он,
И — злосчастен жребий мой! —
Сына он венчать задумал
С доньею Инéс; у той
Тысяч семьдесят дукатов, —
Значит, все в плену сердца!..
А отец ее и просит
Письменно его отца,
Чтобы тот в зятья дал сына.
Согласиться не посмел
Этот прямо, предвкушая,
Что досталось бы в удел
Сыну за мое бесчестье…
Нет, но вникни в план его:
Он почтовых заготовил
И отправил своего
Сына в этот город лживый.
И в Мадрид поехал сын,
Но под именем другого:
Он теперь не «дон Мартин»,
Но, по отчему совету,
Он «дон Хилем» стал в пути, —
Чтобы, если б и решилась
К правосудию притти
Я за помощью, — его бы
Не могло оно найти.
Дону Педро де-Мендоса [329]
И Веластеги, отцу
Этой девушки, он пишет:
«Столь желанному венцу
Нашей дружбы есть помеха;
Пылкой юности каприз
Моего заставил сына
Дать Хуане де-Солис
Клятву, донье небогатой,
Хоть и знатной. Выбор им
Сделан; ветреного сына
Заменю тебе другим, —
Доном Хилем, чей достаток
Знает весь Вальядолид».
С этой ложью тот уехал,
Но мой Аргус, [330]что не спит,
Зоркий кормчий — подозренье
Догадалось о моих
Злоключеньях, а червонцы
Помогли раскрыть мне их;
Двух алмазов оказалось
Мне довольно, чтоб открыть
Тайны извести и камня
И внутри их планов быть.
Поняла я расстоянье
До деяний от речей,
И из слабости родилось
Мужество в душе моей;
Смелость мне дала обида,
План обдумала я свой
Всесторонне. Я видала
Уж не раз, что никакой
Пред настойчивою волей
Злой не устоять судьбе.
Видишь, я переоделась,
И, доверившись тебе
И отдавшись воле рока,
К гавани плыву моей.
Мой возлюбленный в Мадриде
Вряд ли более двух дней;
Так мне сердце подсчитало,
Нет сомненья, не пойдет
Он к дон Педро прямо, — нет же:
Заготовит наперед
Он дары — любви приманки,
И придаст игру лицу.
О, помехой быть сумею
Я не малою лжецу!
Уж меня неблагодарный
Будет помнить дон Мартин!
Из его поступков низких
Не удастся ни один.
Он меня узнать не может:
Так переоделась я;
Только ты уйди, иначе
По тебе найдут меня.
До Вальéкаса [331]лишь миля,
Отправляйся-ка туда, —
Обо всем, что ни случится,
Известить тебя всегда
Я могу в письме. Оттуда
Ходят хлеба продавцы.