Луиджи Пульчи - Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы

Чтоб змеи, камни иль колючки терна
Не ранили стопу, что столь бела!
Мне не угнаться за тобой, бесспорно.

Как если поразила цель стрела
И извлекут ее, она клонится,
Но, выпрямившись, станет как была.

Ты так проворна, так легка, что мнится,
Бежишь ты по воде, а глядя вслед,
Я вижу, что стопа не омочится.

Но сердцу моему покоя нет:
Вдруг, как Нарцисс, внезапно ты истаешь —
Краса его пошла юнцу во вред;

Когда в ручье лицо ты омываешь,
Рябь сгладится и тотчас пропадет,
Как в зеркале, себя ты созерцаешь!

Ах, во влюбленных разум не живет!
Ты удалилась, но воображенье
Твой образ чертит мне на глади вод.

Гляжу в ручей и вижу отраженье
Свое я только, сколь ни кликай впредь,
Напрасно: ты исчезла, как виденье.

Не белолицый, но не хилый ведь,
Да я пастух не робкого десятка!
А кто не смугл, тот лучше, мне ответь?
И ты ведь не расстроишься украдкой,
Узнав, что волосата грудь моя,
Ведь нет во мне иного недостатка.

Не знаешь ты, на что способен я:
Хватаю я быка за оба рога,
И падает на землю он, стеня.

Залез в пещеру раз, а там – берлога,
Извлек оттоль я пару медвежат,
И уж была назад моя дорога,

Как вдруг вошла медведица, я сжат
Почти уж был в когтях зверюги ярой,
Разгневалась она за милых чад,

Но сук сломал, и с одного удара
Она простерлась, дух из тела вон;
Твоя, коль хочешь, медвежаток пара.

Со мной сходиться в схватке не резон:
Я победил на празднестве в честь Пана,
Теленком и телицей награжден.

В стрельбе посостязался бы с Дианой,
О четырех рогах бы получил
В награду долгорунного барана,

Он будет твой. Хоть Неифиле мил,
С ней хладен я: меня-то не завлечь ей,
Ведь лишь тебе я сердце подарил.

Ты знаешь: я богат, и столь далече
Разносится мычанье по полям
Моих быков и блеянье овечье.

Тебе я млеко свежее подам
И ягод с луга поднесу и белых,
И тех, чей цвет под стать твоим устам;
Плодов отборных, наливных и спелых,
Что пчел рои питают каждый год,
Каких и мир не знал в своих пределах.

С амброзией сравню свой сладкий мед —
Юпитер сам таким доволен будет,
В Сицилии он лучше не найдет.

Коль песня состраданья не пробудит,
Быть может, птичий сладкогласный хор
Тебя, о нимфа, сжалиться принудит.

Не слышишь ты, как огласил простор
Плач Филомелы горестной, и внемлю,
Что в песнях тех сквозит тебе укор.

Одну ее я в спутницы приемлю,
Но сжалишься – надежда не пуста,
Под смех твой я в слезах купаю землю.

Прекрасна ты и вместе с тем люта,
И всё же помни о своем уделе,
Ведь и твоя не вечна красота.

Приду в свой сад, лишь мраки поредели,
Светило встанет, волю дав лучам,
И явит то, чего не зрел доселе.

Весною розы посадил я там,
Но стоит только обратиться взору,
Совсем иное явится очам.

По белому и алому убору
Тех свежих роз ложится тень листвы;
Одна сомкнулась, хоть раскрыться впору,

Ту злобный ветер растрепал, увы,
А та едва бутон свой приоткрыла,
Иная не поднимет головы
И чахнет, в дол потупившись уныло.
Рождается и гибнет на глазах
Краса, что мир на час лишь посетила.

И видя сколько падает во прах
Листвы пожухлой, постигает разум,
Что наша юность как ресницы взмах.

Цветут деревья и все ветви разом
К светилу простирают вешним днем,
Внимая сладким ветерка проказам.

Вольготно древу: завязи на нем,
Но вот они час от часу тучнеют
И отягчают дерево плодом;

Плоды растут, неспешно тяжелеют
И давят весом на него, как спуд,
И сладким соком полнятся, и спеют.

Настанет осень, и плоды сорвут,
А там и до зимы недолго грозной,
Когда и листья, и цветы умрут.

Сорви же розу, ведь еще не поздно».

В Фессалии из недр глубоких Пинда,
Прославленного струнами певцов
От гор Атланта до истоков Инда,

Источник бил, прозрачен, бирюзов,
Питал он травы на лугах окрестных
И благородных множество цветов.

Он вырывался из пределов тесных
И разливался краше и полней,
Чем говорят в писаниях и песнях.

Затем, приняв название Пеней,
Темпейский дол он на две половины
Делил волной стремительной своей.

Вокруг был лес тенистый и старинный,
И звери разные селились в нем,
Которых нам бояться нет причины.

Там, проходя по полю ясным днем,
Помедлишь, созерцая переливы
Цветов, пестрящих ярким полотном.

Недолги ночи там и не ленивы,
И зелени не тронут холода,
Густы деревья и раздольны нивы.

И высь не омрачится никогда
Суровым, тученосным Аквилоном;
И рекам не страшны оковы льда.

Под Сириусом гневным, раскаленным
Не чахла плодородная земля,
Растящая побеги щедрым лоном.

На засуху цветущие поля
Не возносили жалобы к Юноне,
Желанной влагой жажду утоля.

Бессменная весна в любом сезоне
Царила в этих благостных местах,
Где перемены нет на небосклоне.

В цветущей зелени и на кустах,
На древесах, взлелеянных весною,
Повсюду разносился щебет птах.

И было любо Фебу над волною
Лелеять лавр – поди не подивись:
Тот рад зиме не менее чем зною.

На берегах отцовых разрослись
Деревья Дафны, и Пенея воды
По милой дщери плачем излились.

И песня лебедей, красы природы,
От глади отражалась, над рекой
Ей вторили дерев густые своды.

Под Фебовой возлюбленной листвой
Звучало это сладостное пенье
Как над ключа Пегасова волной.

Как никакое дольнее владенье,
Сей край любил бессмертный Аполлон
И вод Пенея быстрое теченье.

Когда с небес был свержен Фаэтон,
За сына мстя, он в мрачную обитель
Низверг Стеропа, в хладный Ахерон.

Но на совете гневный Вседержитель
Ему на время ссылку присудил,
И в этот край был изгнан небожитель.
Здесь в пастуха себя он превратил,
Оставив невеликое различье
Меж тем, кем стал и тем, кем вправду был.

Лук на плече носил в таком обличье,
И светом солнца лик его горел,
Напоминая о былом величье;

Златую лиру на боку имел
И так бродил он в том краю подлунном,
Но блеск его на время потускнел.