Луиджи Пульчи - Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы

За благочестие тебя, придет пора,
Повесят, и на стогнах в ликовании
Воскликнем все: «Испания! Испания!»
Раз я молчу, ты не бери пера.

Ты говоришь чванливо, что не смею
Давать ответ на вызовы твои,
Что я вилланов-певчих не имею,
Что с короб я наплел галиматьи.
Агнессы сын, ты был рожден не ею —
Ублюдок ты, отродие змеи.

Как выпады сии?
Себя Буркьелло мнишь, писака жалкий,
Спасался бы, как нетопырь от палки!

Поэтишку ты шлешь из малодушья
На поле брани, серенькую мышь,
И будет весь исколотый малыш
В мышином терне, говорю не чушь я!

Что дмишься так, горбулина верблюжья?
Тебе еще не задал я, шалишь!
Не нападаю, разминаюсь лишь,
Ведь цель мала для моего оружья.

Не он, а ты мне нужен, супостат.
Не схож ли ты с пиявкой той треклятой,
Что бедокурит в мудях у ребят?

Ту гиль, которой потчуешь меня ты,
Порой твои писанья уравнят,
Но дверца Трои у тебя уж взята.

А твой сер Комината
Такую кашу заварил здесь мигом,
Что Этеокл не съел бы с Полиником.

Дам бой всем «-акам», «-икам»;
Мурло как у совы, а рот – манда,
Язык же – чтоб смачней лизать всегда!

Галдишь ты, право, горлопан, зело,
И семь телков зычней бы не мыкнули;
Как ты в брехне, вовеки не тонули
В Пандектах славный Бальд и Бартоло.

Услышишь стрекотню, и понесло;
Заложишь плащ, коль жарко, как в июле,
Так у пройдох подслащены пилюли,
Что златоустом кажется трепло.

Ты говоришь, мол, скользкою улиткой
Был поднят на смех доблестный Тезей,
Что с одноруким людом сладил прытко;

Мол, комарами осажден Орфей,
Зане от лавра больше нет прибытка,
И говорю, мол, точно Иудей.

В церковный Юбилей
Толпой бредут такие ж пустобрехи,
Но жрать тебя мои устали блохи.

Секрет тебе открою, он хорош,
И не постичь его пустоголовым,
Как раз твой случай, так послушай, словом,
Как можно резать надвое пердеж;

Он тих ли, громок, в ум ты не берешь,
Но коли хочешь стать Фомою новым,
Сунь в задницу свой нос, а я покровом
Тебя прикрою, да сполна вдохнешь.

Здесь рядом мона Луна, всех пригожей.
«Что-что? Ну, не тяни за поводок».
Скажу, скажу; ты жаждешь знать, похоже!

В воде был грех: родился пузырек,
Поднялся вверх, ножом его без дрожи
Разрежь на половинки ты, дружок.

Ну-ну, расклюй чеснок!
Сер Таракан, так будешь знать отлично,
Как трескает осел весною зычно.

Тебе оливу шлю миролюбиво.
Хочу, чтоб ты меня очистил, поп,
(Да буду светлым, как гелиотроп!),
Сколь ни была б твоя душа паршива.

Ты душка, коль сказать красноречиво,
Стал доктором, хоть негде ставить проб,
Слюнявый и свинячий остолоп,
Салажка и любимчик мой смазливый.

Даю тебе корону, скипетр, славу я,
И кресло триумфальное, и силище,
И громкий титул с властью и державою,

И отведу в подобие святилища,
Где ложь, измена и дела неправые,
Приют порока, всех грехов вместилище.

Господь, в сие страшилище
Метни огонь и молнией удари!
Лишь молвлю «Франко», вонь учую гари.

Дубиной бы по харе;
Но бросим спор, сонетов больше нет,
Ведь ты в броню дамасскую одет.

Дельфин горбатый – вовсе не Креспелло;
Кривой, в коросте, скрюченный, убогий,
Тот выше глаз, тот ниже, колченогий,
Затмишь собой искусство Донателло!

Как судно порт, так ищешь то и дело
Завалинку, скамейку у дороги,
Без них-то сразу опочиешь в Боге,
А так приткнешь свое, как рухлядь, тело.

Молчком ты не осилишь и полшага,
Разносишь сплетни за десятерых,
Болтаешь, как последняя чертовка.

С предательскою рожей доходяга
Дугою согнут на ногах кривых,
И ясно, что гнила душа-плутовка.

В чем у тебя сноровка?
Вернешься к наковальне и подковам —
Хоть кузнецом-то ты слывешь толковым!

Вначале тьма была, и несть конца ей!
Ты видишь, друг мой Бенедетто Деи,
Как клюнутые гнутся фарисеи,
«Аве Мария» всуе восклицая.

Смеешься ты, в дороге созерцая
Как ищут пилигримы-дуралеи
Таверну и сжимают агнус деи,
Розарием докучливо бряцая.
И куколи не высмеять нельзя нам:
Псалмы мусолят, четки теребят,
Уподобляясь глупым обезьянам.

На костылях втащиться в райский сад
Овечки жаждут, хроменьки, с изъяном,
И кажется, что терны их язвят.
Но от закрытых врат
Они сорвутся в бездну тьмы исконной
И прямо в зубы твоего дракона.
Не избегут урона:
По смерти не блаженство будет им,
А пекло, прутья, смрад и серный дым.

На диспутах толкуют деловито,
Где вход, где выход у души – вотще!
И, мол, она как косточка в леще;
Зайдут в тупик, а ложь их шита-крыта.

Цитируют Платона, Стагирита,
И что обрящет мир, рекут еще,
Душа в псалмах, но чушью вообще
От слов их наша голова набита.

Душа, она (суди же на свой вкус),
Как сахарный орешек в теплом хлебе
Иль в булку вправленный говяжий кус.

Тем бредням верить незавидный жребий:
Наобещают-то – велик искус,
Но, как на рынке, всучат лишь отребий.

Кто побывал в Эребе,
Хоть нет пути назад, а скажет так:
Мол, с лестницей ходил туда, чудак;
Наскажут всяких врак,
Там, дескать, ждет нас мягкая перина,
И рябчики, и сладостные вина!

Пусть веруют кретины!
А мы, Пандольфо, ляжем в твердь сырую,
И мнихи не споют нам «аллилуйю».

Бартоломео, лишь расстался с вами,
Забыл о наставлениях, так вот,
Со мной изрядный вышел анекдот:
Стал видеть ложь прозревшими глазами.

В еврейской книге, первой меж томами,
Прочел я: Петр гулял по глади вод;
Подпорки выломав, обрушил свод
Герой Самсон в филистимлянском храме;

В своей корзинке кроха Моисей
Приплыл туда, где на реке запона,
(Там хорошо рыбачить, ей-же-ей!);

Разверзся в море лаз для фараона,
Лишь тот в него – сомкнулся поскорей,
И сгибло двадцать тыщ во время оно.

Так Библия резонно
О Лазаре воскреснувшем лепечет,
О всех калеках, в ком недуг и нечет;