Эдит Гамильтон - Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

Десять лет минуло после убийства Ифигении, и вот сейчас пришло время расплаты. Мудрым старейшинам было известно, что каждый грех порождает новые грехи, каждое преступление влечет за собой другие. Черные тучи возмездия за убийство невинной девы сгущались над победоносным отцом в самый час его торжества. А может быть, шептались старцы, угроза помедлит? Может быть, пока еще не настал срок ей осуществиться? Они тешили себя слабой надеждой, но в глубине души понимали, хотя и не решались сказать вслух, что отмщение уже дожидается Агамемнона во дворце.

Оно ждало его с тех пор, как царица Клитемнестра вернулась из Авлиды, где на ее глазах была зарезана дочь. Она не стала хранить верность мужу, убившему собственное дитя, и завела себе любовника. Все об этом знали, как и о том, что царица не отослала его прочь, получив весть о возвращении Агамемнона. Он все еще где-то там, в царских покоях. Какой же заговор зреет за дворцовыми дверями? Тревожное перешептывание старейшин прервал грохот колесниц и ликующие крики. Во двор въехал царь, рядом с которым стояла дева, ослепительно красивая, но вместе с тем какая-то не от мира сего. Следом тянулись свита и горожане. Когда процессия остановилась, дворцовые двери распахнулись и в проеме появилась царица.

Агамемнон сошел с колесницы, вслух моля богов, чтобы дарованная ему победа и дальше оставалась за ним. Клитемнестра шагнула ему навстречу, сияющая, с гордо поднятой головой. Царица прекрасно сознавала, что ее неверность ни для кого, кроме самого Агамемнона, не секрет. Тем не менее, смело глядя на всех, она с улыбкой возвестила, что ей не стыдно прилюдно говорить о великой любви, которую она питает к мужу, и о нестерпимой тоске, мучившей ее все эти годы. Восторженно и горячо приветствовала она супруга: «Наш царь для нас — что пес для стада робкого, / Для корабля — канат, для кровли — крепкий столп, / что для отца родного — сын единственный, / Для морехода — берег завидневшийся, / Для зябнущих — сиянье дня весеннего, / Для путника в жару — вода студеная!»

Царь ответил, но сдержанно. Прежде чем войти во дворец, он указал Клитемнестре на стоящую рядом с ним деву и приказал обходиться с ней любезно. Это была дочь Приама Кассандра, боевая награда Агамемнона, «подарок воинства, сокровище сокровищ», прекраснейшая из троянских пленниц. Распорядившись насчет нее, царь переступил порог, и двери за мужем с женой закрылись. Вдвоем они из этих дверей больше не выйдут.

Толпа разошлась. Только обеспокоенные старейшины остались чего-то ждать перед безмолвным дворцом и глухими дверями. Они обратили внимание на пленную царевну и с интересом принялись разглядывать ее. Даже греки были наслышаны о странной пророчице, которой никто никогда не верил, хотя все ее мрачные предсказания сбывались в точности. Девушка обернулась к ним. Лицо ее выражало ужас. «Где я, куда попала, что это за дом?» — в исступлении восклицала пленница. Старейшины, пытаясь успокоить ее, отвечали, что это дом Атридов. Их слова заставили Кассандру содрогнуться: «О стены богомерзкие, свидетели / Ужасных дел! Жилище палачей! / Здесь кровью детской вся земля пропитана». Старейшины переглянулись в испуге. Убийства, кровь — ведь и они только что думали о том же самом, о темном прошлом, которое сулит новые беды. Но ей-то, чужестранке, откуда это прошлое известно?

стенала Кассандра. Фиест и его сыновья… Где она про них слышала? А жуткие пророчества тем временем лились из уст Кассандры неиссякаемым потоком. Она словно воочию видела все, что творилось в этом доме, будто наблюдала собственными глазами эту череду насильственных смертей, совокупностью своей умножающих зло, которое влечет новые преступления. Затем, устремив вещий взгляд в грядущее, Кассандра громко возвестила, что еще до исхода дня скорбный список пополнят две новые кончины, одна из которых будет ее собственной. «Теперь на смерть иду!» — воскликнула она, отвернулась от старейшин и направилась к дворцу. Они попытались преградить ей путь к роковому дому, но Кассандра не вняла уговорам. Она вошла во дворец. Его двери закрылись навсегда и за ней. Тишину, повисшую после ее ухода, прервал внезапный жуткий предсмертный крик: «О! Я сражен ударом в доме собственном!» И снова тишина. Перепуганные старейшины в смятении сбились в кучу. Это же царь, это он кричал! Как теперь быть? «Ворваться в дом немедленно, / Покуда меч не высох, уличить убийц. / <���…> Больше ждать нам некогда. / <���…> Мы только тратим время. <���…> / Об участи Атрида мы узнать должны», — подначивали они друг друга. Но врываться никуда не потребовалось. Двери открылись, на пороге возникла царица.

Вся ее одежда, руки, лицо были в крови. Тем не менее Клитемнестра держалась невозмутимо и излучала полнейшую уверенность в себе. Она во всеуслышание заявила о содеянном: «Вот он, мой супруг, лежит, / Царь Агамемнон. Этою рукой, гляди, / Я славно совершила дело правое». Кровь мужа на одежде и лице вызывала у нее ликование:

Клитемнестра не видела необходимости объяснять или оправдывать свой поступок. Она считала себя не убийцей, а палачом. Она покарала преступника, лишившего жизни собственную дочь.

Рядом с царицей встал ее любовник Эгист, младший сын Фиеста, рожденный уже после жуткого пира. Сам он с Агамемноном не враждовал, но ведь Атрей, зарубивший его братьев и подавший страшное угощение их отцу, уже мертв и недостижим для мести, а значит, за его злодеяния расплачиваться сыну.

Клитемнестра и Эгист должны были знать, как никто другой, что зло нельзя остановить злом. Наглядное доказательство тому — тело убитого ими царя. Однако, торжествуя, они ни на миг не задумались о том, что эта смерть, как и все предыдущие, повлечет за собой все новые и новые. «Нет, не будем, о мой милый, новой крови проливать. / <���…> Нет нужды в кровопролитье. Что свершили, то к добру. / <���…> Править будем мы с тобой. / И теперь под нашей властью в доме все пойдет на лад», — заверила Клитемнестра Эгиста. Однако чаяния эти были напрасны.