Катарина Луомала - Голос ветра

Эти мастера не могли довольствоваться славой прошлых успехов. Мастер песнопений, например, стремился не только сохранять, но и совершенствовать свою технику и знания, участвуя в состязаниях с другими певцами. Он был гордостью племени в случае успеха и страшился потерять свой божественный талант, свою ману.

Когда со всех районов острова, а иногда и с нескольких островов знатоки песнопений собирались на большие религиозные празднества, они, как бы ни были заняты, находили время для того, чтобы встретиться в специально отведенном доме и посостязаться в своем искусстве. Любого такого деятеля могли объявить негодным специалистом (приговор выносил или официально признанный судья, или совет равных ему). Ошибка могла стоить ему права на звание мастера песнопений. Или его коллеги могли его убить. Или он мог умереть, пораженный своей собственной маной, обернувшейся против него.

Любой мог присутствовать на их состязаниях в мудрости, и любителей интересовали результаты.

У каждого племени был свой вариант определенного вида песен, называемый "уйи". По форме это обычно драматический диалог двух певцов из разных племен, чье поэтическое искусство оценивал ведущий состязание судья. Естественно, свой певец всегда оказывался победителем. Позднее эту песню использовали для восстановления чувства собственного достоинства, когда лодку с людьми, собиравшимися нанести визит на другой остров, тамошние жители негостеприимно поворачивали назад. Эту песню исполняли достаточно громко, чтобы было слышно с берега. А в ответ неслась насмешливая песня.

Женщина никогда не могла стать мастером песнопений, церемониальным жрецом. Ей запрещалось исполнять самую священную, вступительную, часть — космогоническую песнь. Она могла, однако, учиться и посещать школы, даже те, в которых преподавал сам глава певцов. Д-р Хэнди только упоминает, но не рассказывает о том, что случилось, когда почтенная образованная женщина с острова Фатухива решилась вызвать на неофициальное состязание мужчину — своего главного учителя. Возможно, это та самая женщина, о которой д-р Хэнди где-то в другом месте говорит, что у нее было звание знатока легенд и что ее учила в священной школе мать, а ее таким же образом учила ее мать. Эта женщина пыталась научить свою дочь, но девочка оказалась неспособной. Знание искусств и религии всегда было более или менее наследственным. Дети знатока получали от него сведения о его занятиях, и он, конечно, хотел, чтобы знания передавались и дальше как часть наследства. В наше время один старец из долины Пуамау считал свою внучку Тахиа-тиа-кое самой способной из своих потомков. Он был уверен, что она усвоила, вероятно, больше всего из того, чему он ее учил, и даже песни, которые раньше были табу для женщин. Старый знаток песнопений из долины Атуона учил свою племянницу и ее мужа Хаапуани.

Образование было заботой семьи. Для того чтобы учить своего сына или дочь в школе, знатный житель Маркизских островов устраивал особые классы для изучения и запоминания наизусть родословных и ритуалов. Вначале он строил специально для этого дом, после окончания курса обучения его разрушали. Дом служил и школьным помещением, и, кроме того, здесь жил нанятый или приглашенный искусный певец и его ученики — человек до тридцати обоего пола. Они должны были проходить курс вместе со знатным отпрыском. Ученики старше двадцати лет не могли, видимо, принадлежать к каиои, как называли беззаботную молодежь этой возрастной группы. Старшие ученики, как правило, были усидчивы, уравновешенны; они проявляли серьезный интерес к знанию и по своему духовному состоянию были готовы к интенсивным занятиям и строгому соблюдению всех табу. Весь этот распорядок поддерживался страхом навлечь на себя сверхъестественные или самые обычные наказания. Несоблюдение табу, выражавшееся в половой связи во время курса обучения, приводило к тому, что боги ослепляли виновную пару. Если девушка приходила на занятия во время месячных, учитель мог ее прогнать. В ярости он мог даже отказаться от работы и навсегда закрыть школу. Занятия проводились два раза в день, утром и вечером, в течение одного лунного месяца, а может быть немного меньше или немного больше — в зависимости от воли учителя.

Если отпрыск покровителя оказывался неспособным или ленивым, певец-учитель объявлял, что дальнейшее продолжение занятий безнадежно, и школу закрывали. Если школа продолжала работать до полного завершения курса, учеников чествовали на празднике, и предполагалось, что они будут продолжать совершенствовать голоса и приобретать новые знания. Считалось, что глоток пенистой морской воды, выпитый в день празднества по поводу окончания школы, сделает ученика мудрым. Верили также, что если выпускник в одной руке держал небольшого бычка (рыбу), а другой рукой поглаживал сперва рыбу, а потом свои губы, то ни его руки, ни его ноги не сделают ошибок.

Ученик, который стремился стать мастером песнопений, продолжал занятия, соблюдая при этом множество различных ограничений. Он должен был пройти по крайней мере через две торжественные церемонии на священном для данного племени месте до того, как его мастерство получало официальное признание. Когда при поддержке семьи и в силу своей незаурядности он был близок к получению титула мастера песнопений или церемониального жреца, кончалась его свобода. Даже любой намек на удовольствия, которые были позволительны его сверстникам, для него являлся табу. Никаких ожерелий из цветов, никакого благовонного кокосового масла, никакой шафрановой краски для усиления татуировки, никаких игр, никаких женщин и полное одиночество во время принятия пищи!

Это только некоторые из табу, действовавших во время его обучения. Но если он получал звание, то становился самым знатным человеком после вождя и верховного жреца. Как и они, он мог ожидать почестей, которые оказывались даже после его смерти. В племени наступал период табу, затем следовали длительные, тщательно разработанные погребальные церемонии и, наконец, праздник обожествления его духа. Многочисленные жертвоприношения (включая и человеческие) гарантировали ему жизнь в одной из лучших, если не в самой хорошей части Гаваики, нижнего мира. Племя будет призывать его дух обратно, чтобы вручить ему памятные подношения и испросить у него совета.

Такую же трудную жизнь, как и те, кто стремился выучиться, чтобы стать мастером песнопений или церемониймейстером, вел и перворожденный сын вождя. И для него тоже компенсацией за эти лишения были престиж и благосостояние в этом мире и место в пантеоне после смерти. Вождь фактически отказывался от своих прав после рождения первенца. Выступая в качестве регента, он совершал длительный ряд церемоний, которые заканчивались только после того, как сын женился и у него рождался первый сын. Перворожденный сын был искрой жизни для продолжения рода, основатели которого восходили к началу вселенной. Благополучие старшего сына вождя было жизненно важным для духовного и физического состояния его племени. Поэтому все вносили свой вклад в его содержание и участвовали в главных церемониях, устраивавшихся в его честь. Табу не разрешало его родителям пользоваться теми дарами, которыми люди осыпали священного ребенка. То, что этот принцип соблюдался, подтверждается и Мелвиллом. В романе "Тайпи" он неоднократно отмечал простоту, скромность и демократичность вождя, под защитой которого находился.