Героический эпос народов СССР. Том второй

От жен и детей услыхал Ахмедхан
О том, что Даллю его выкрал Райхан,
И за Гуругли, за виновником бед,
Помчался в погоню, от ярости пьян.
Но скрылся в песках похитителей след.
Песок безграничной пустыни был нем,
Домой Ахмедхан возвратился ни с чем.
Судьба Гуругли по пустыням гнала,
В пустыне кобыла ему принесла
Жеребчика крепкого, словно скала,
И легкого, быстрого, словно стрела.
Он женским кормил жеребца молоком,
Чтоб тот с человеком сравнялся умом.
Верблюжьим кормил жеребца молоком,
Чтоб вырос и стал он огромен, как дом.
Овечьим кормил жеребца молоком,
Чтоб стал он с путями степными знаком.
Он лисьим кормил жеребца молоком,
Чтоб ветер степной обгонял он бегом.
И заячьим даже кормил молоком.
Чтоб мог он укрыться от встречи с врагом,
И стал жеребенок могучим конем,
Какого доселе не видовал мир,
И дал Гуругли ему имя Булкир,
И всюду отныне он ездил на нем.

Он к дяде однажды пришел своему,
И так, поклонясь, он промолвил ему:
"Дай сбрую, о дядя, коню моему,
И я у Райхана Даллю отниму".
Довольный, дал сбрую ему Ахмедхан.
И тотчас, собравшись, отправился он,
В лохмотья, как дервиш седой, наряжен,
В тот город богатый, где правил Райхан.
Далля в падишахском гуляла саду
С толпою прекрасных невольниц и жен.
Вдруг видит: ведет жеребца в поводу
К ней дервиш седой и поет на ходу,
И вот уж он женщинами окружен.
Далля лишь взглянула, узнала его
И замысел весь угадала его.
Ждала, не сказав никому ничего.
А он, под веселый и радостный смех,
Сперва оглядел одобрительно всех
И молвил, предчувствуя верный успех:
"Кто может вскочить на коня моего?"
В седло, улыбаясь, вскочила Далля,
Как будто подружек своих веселя.
А он закричал им, Булкира гоня:
"Булкир мой — Райханова отпрыск коня.
Пускай же Райхан догоняет меня".
Помчался в погоню Райхан удалой.
Был путь Гуругли перерезан рекой.
Коня своего он ударил камчой,
Конь реку одним перепрыгнул прыжком,
Еще семь аршин пролетев над землей.
Райханов же конь со своим седоком
Сорвался с разбега под берег крутой,
И вот оказался Райхан под водой
И вылез промокший и еле живой.
Он вслед Гуругли погрозил кулаком.
Вздохнул и ни с чем возвратился домой.
Сказал Гуругли Ахмедхану: "Жена
Твоя драгоценная возвращена,
Возьми ее, дядя почтеннейший, на!"
Так дружба была их возобновлена.

Охотился раз Гуругли средь песков
И сорок увидел гремучих ручьев.
"Хорошее место, — сказал он себе, —
Для башен, для пашен, садов и домов", —
И начал, послушный великой судьбе,
Дома возводить из больших валунов.
Он строил один, он трудился один.
Построив дома, он воздвиг наконец
Огромный, покрытый резьбою, дворец,
Дворец высотою в двенадцать аршин,
Чамбулом решил он свой город назвать.
Потом он сказал Ахмедхану: "Вели
В Чамбул мой народу перекочевать
И новый мой город людьми засели".
Сперва Ахмедхан отказался, упрям,
Однако народ его двинулся сам
К стоящим у светлых потоков домам.
Народ, веселясь, прославлял Гуругли,
Повсюду ему воздавая хвалы,
Народ помирил с Ахмедханом его
И выбрал навеки султоном его.
Услышали жители дальних стран,
Что есть правосудный в Чамбуле султан,
Что славен его ослепительный трон.
Степными дорогами с разных сторон
Пошли к нему юноши и старики.
К султону пришел звонкогласный Соки,
Веселый певец седовласый Соки,
И стал во дворце виночерпием он.
Известен султон и нездешним мирам.
Две девы из райского сада Эрам,
Две дивные девы Юнус и Ширмой,
Дав волю своим голубиным крылам,
К нему прилетели в дворец золотой,
Чтоб вместе с султоном до старости жить,
Чтоб вечно и верно султону служить.
Султон Гуругли, не имея детей,
Воспитывал нежно чужих сыновей.
То были не дети вельмож, богачей,
А дети простых чабанов и ткачей.
И первый приемыш звался Авазхан,
Второй — его названый брат — Хасанхан,
А третий и самый последний — Шадмон,
И словно родных полюбил их султон.
Две райские девы Юнус и Ширмой
Их в люльках качали порою ночной.
Султона они называли отцом,
Играли с Соки, седовласым певцом,
И дедом они называли его,
И радостным песням внимали его,
Преданьям о битвах исчезнувших дней,
О подвигах доблестных богатырей.

Жил был когда-то шах Сугдунча,
Многих земель и стран властелин,
Дэвы его страшились меча,
Он расправлялся с ними один.
Был он богат, удачлив и смел,
Шумно он жил, у всех на виду.
Слугам своим Сугдун повелел
Выкопать пруд в дворцовом саду.
На берегах лежали ковры,
Жарким огнем пылали костры,
Плов поспевал в чугунных котлах, —
Подданных щедро потчевал шах, —
Зорки глаза их, копья остры.
Если враги спускались с горы,
Вмиг умолкали шутки и смех,
И отражен был дерзкий набег.

Дочка была у шаха одна,
Звали ее не зря Зариной —
Словно заря сияла она.
Свататься ездили к ней одной,
Но отвергала девушка всех.
А на горе бесплодной, крутой,
Где на вершине блещущий снег,
Дэв жил в ущелье, в бездне сырой.

"Быть Зарине моею женой!" —
Хищно на девушку поглядев,
Голосом хриплым выкрикнул дэв.
Снежной лавиной ринулся с круч, —
Чует, злодей, свое торжество!
Ростом огромен, телом могуч,
Купола больше темя его.

К шаху вазир вошел второпях:
"Я омрачу твой царственный взор, —
Дэв опустился с каменных гор!"
Шах отвечал: "Напрасен твой страх,
Будет наказан дерзостный вор,
К битве доспехи мне приготовь!"
"В голову шаха бросилась кровь,
Наш Сугдунча лишился ума, —
Дэв на него обрушит грома!.. —
Люди толкуют между собой, —
Лапой своей когтистой одной
Змей разорвет его пополам!
Ох, отпускать нам шаха нельзя!"
Молвил Сугдун: "Не бойтесь, друзья, —
Все по своим сидите домам —
С гадом коварным справлюсь я сам,
Славная это будет борьба —
Боя исход решает судьба!"

Мудрым спокойствием наделен,
Стал выбирать оружие он.
Сбросив халат узорчатый с плеч,
Взял исфаханский кованый меч,
Латы военные он надел,
Стрелы вложил в сафьянный колчан,
Щит Прикрепить к седлу повелел
И приказал подать барабан.
Так Сугдунча, гляди, снаряжен,
Слон боевой к нему приведен.
Шах на высокое сел седло.
Слон зашагал вперед тяжело,
Пыль на дороге встала столбом,
И барабан ударил, как гром.

Барабан бьет, рокоча,
Мчится в битву Сугдунча.
Шерсть на дэве встала дыбом,
На дыбы он встал, рыча:
"Кто, гордыней обуян,
Бьет хвастливо в барабан?
Не боится смерти он!" —
Заревел, он разъярен,
Разевая грозно пасть.
Смертных дэв ввергает в страх.
Хочет первым он напасть, —
Опасайся Сугдун-шах!