Джангар

Савар, которого не побеждал никто!

И с расстояния Хонгор крикнул ему:

«Если теперь в полон я тебя не возьму,

Пусть в этой жизни подвергнусь гневу Богдо,

В будущей жизни - пытаем буду в аду

Ханом Эрликом, когда к нему попаду.

Быть побежденным — ужасней не знаю греха!»

Видевший, ведавший многих секир обуха,

Лыско прекрасный к Савру приблизился вмиг,

Воздух ушами ножницевидными стриг.

Савар секирой ударил его тяжело.

Лопнул нагрудник, сползло золотое седло,

Конь опрокинуться мог бы в красной пыли,

Да удержался губами за корку земли.

Хонгор сумел коня на скаку повернуть,

Савра сумел ударить в могучую грудь,

Вместе с секирой бойца молодого схватил,

Вместе с секирой на гриву коня посадил,

Савра примчал к пестро-желтому стягу Богдо.

Джангар-нойон побратал в строю боевом

Тяжелорукого Савра с неистовым Львом,

Принял у них святую присягу Богдо.

Вестники посланы были во все концы,

И доложили подвластным ханам гонцы,

Что появился новый защитник у них,

Стал побратимом на пять поколений земных.

Снова наполнилась воинами бумбулва,

И богатырские снова пошли торжества.

Так, говорят, происходят у Джангра пиры:

Должен пропеть запевала Дуун Герел

Звонкие шастры - сказанья древней поры.

Чтобы напев серебряным блеском горел,

Юный Цеден играет на звонкой домбре.

Славится также искусством Очир Герел.

Огненной красотой он подобен заре,

Что золотит рассветающие небеса.

Сказывают: у женщин при виде его

Падают с бедер сами собой пояса.

Сказывают: у девиц при виде его

Сами срываются пуговки на груди.

Даже старухи, плетущиеся позади,

Даже и те приговаривают, семеня:

«Ах, почему ты прежде не встретил меня,

Прежде, в мои целомудренные года!»

Тайну каждого звука разгадывал он.

К нежным губам свирель прикладывал он,

И, неизвестные раньше, рождались тогда

Звуки, подобные пению лебедей,

Что по весне мелькают в густых камышах.

Отгулы звуков подолгу звенели в ушах

Подданных Джангра, тысячи тысяч людей

Песням внимали, дыхание затая,

И небесами людям казалась земля...

Видите, хан — это сильный, богатый народ,

Все — родовиты, нет в этом ханстве сирот.

В счастье, в покое пребывает страна,

Где неизвестна зима, где всегда — весна,

Где и дожди подобны сладчайшей росе,

Где неизвестна смерть, где бессмертны все.

Если бы всех уничтожила наша рать,

Хонгор один сумел бы ее покарать.

Некогда на пустынной, безлюдной земле

Хонгра преследовали войска силачей.

Огненный лик посерел, подобно золе,

Веки смыкались Хонгровых львиных очей,

В мощное тело вонзили враги бердыши,—

Все ж не сумели стащить с коня смельчака.

«Видимо, нет у него при себе души»,-

Так порешив, прекратили погоню войска.

Хонгру подобных бойцов - не сыщем у нас!»

* * *

Выслушал грозный Киняс провидца рассказ,

И обратился к Беке Цагану Киняс:

«Сможешь ли ты разбить иноземную рать,

Сможешь ли Хонгра живого в полон забрать,-

Этого барса, мангасских полчищ грозу?»

Молвил Цаган владыке такие слова:

«Опустошить я сумею Желтую Зу,

Заполонить я сумею Алого Льва,

В башню ворвусь - уничтожу Джангрову рать!»

Снова Беке Цагана Киняс вопросил:

«Что, если вдруг у тебя недостанет сил

И храбреца не сумеешь в полон забрать?»

«Если бойца не сумею в полон забрать,

Гибель свою под вашей нагайкой найду,

В будущей жизни - пыткам подвергнусь в аду».

Молвил Киняс: «Хорошо, богатырь, пущу

В битву тебя. Добудешь ты Хонгра в бою -

Десять исполню желаний твоих и прощу

Десять проступков, задевших душу мою.

Выполнишь клятву, найдешь удачу в борьбе —

Мирное ханство в удел назначу тебе!»

Облобызал семикратно Цаган свой булат,

Чье лезвие закалялось двенадцать лун.

А от удара его тупея, говорят,

Воспламеняется семислойный чугун...

Трижды владыке страны поклонился Цаган,

И своему коневоду сказал великан:

«Надо в дорогу отправиться скоро мне,

Ну, приготовь-ка лихого Цохора мне,

Крепкого, хоть Алтай на него положи!»

Мудрый старик, ясновидец Алтан Цеджи,

Передает эти речи хану Богдо,

Передает богатырскому стану Богдо.

Голосом Хонгра наполнилась бумбулва:

«О мой нойон, затмивший сиянье зари!

О дорогие, как сердце, богатыри!

Слышали вы мангасского хана слова,

Слышали также Беке Цагана ответ,

Ежели алую кровь на песок пролью —

Станет одним лишь глоточком богаче свет.

Ежели высохнут кости мои на Эрклю —

Горсточкой праха станет больше тогда.

Ежели буду булатом сражен — не беда!

Также не будет обидою для меня,

Ежели гибель найду под копытом коня;

Только сначала в ущельях горных цепей

Силу Цагана измерю я силой своей!..»

Джангар ответил, когда богатырь замолк:

«Страшный овечьим отарам, Алый мой волк,

Острый бердыш, внушающий ужас врагу,

Каменный щит мой, защитник моей души!

Нет, одного пустить я тебя не могу,

Чтобы с мангасом ты встретился в дикой глуши,

Не навещаемой даже смертью самой!

Что, если выедем всей богатырской семьей?»

Хонгор сказал: «Неправильны ваши слова,

Заговорит обо мне людская молва:

«Струсил перед мангасским посланием он,

Справиться не сумел с чужестранцем он,

К помощи хана, к помощи войска прибег».

Нет, не бывать позору такому вовек

У достославных дербен-ойратов*, нойон,

У достославных, непобедимых племен!

Воды стремятся в ложбины с горных хребтов;

Делатель должен вкусить от своих плодов;

После заката — летнему зною конец;

После кончины — счастья не знает боец;

То, что случится, находится впереди...

Эй, коневод, коня моего приведи,

Сивку ленивого, Лысого моего,

Сильного, хоть Алтай нагрузи на него,

Крепкого, хоть объезди полмира на нем!

Пусть он слывет в мангасском диком краю -

В странах владык четырех - ленивым конем,

Но не запомню я случая, чтобы в бою

Дал он догнать себя вражескому коню,

Дал он поймать себя в хитрую западню!»

Между конями Джангровых богатырей

В травах душистых, у холода чистых вод,

Лыско резвился. Привел его коневод

И оседлал у прекрасных дворцовых дверей.

И предстоящей взволнованный скачкой своей,

Чуткие уши вонзая в святой небосвод,

Зоркие очи вперяя в алтайский кряж,

Прыгал скакун через головы богатырей,

Даже волос их копытами не задев.

Были копыта красивей жертвенных чаш...

А в пестро-желтом дворце неистовый Лев —

Хонгор — уже в цветной облачился бешмет

Шелковый, стоивший тысячу тысяч монет.

Черные латы поверх бешмета надел.

Скроенную в стране кумирен и лам,

Стеганную в стране богатырских дел,