Джангар

Спереди прахом степным запылен,

Сзади солнцем степным опален,

Зноем измучен, изнурен,

Травинки не находя зубам,

Росинки не находя губам,

Ничего не видя вокруг,

Выпустив из ослабевших рук

Пестро-желтое копье,

Поверженный в забытье,

Покинутый своим умом,

Долго ехал он пыльной тропой.

Выехав на безводный кряж,

На пустынный, бесплодный кряж,

Ноги сложил скакун под собой,

Лег, совсем обессиленный, он,

А Хонгор свалился возле коня,

Держался за корень ковылины он...

Так пролежал он четыре дня,

Четыре ночи лежал в забытьи.

Не было ни души вокруг,

Три лебедя появились вдруг.

"Как это конь и человек

Очутились на кряже таком,

Где не бывало жизни вовек?

Насытим их и напоим,

Доброе дело сотворим!"

И лебеди вложили им

Живительные зерна в уста

И полетели на восток.

Пришли в сознанье конь и ездок.

Хонгор сразу сел на коня,

И проскакал Оцол Кеке

Девяносто четыре дня.

Опять исхудал Оцол Кеке,

Опять не стало жира в груди,

Опять не стало мозга в кости,

Опять он медленно стал брести,

Ноги переставляя с трудом.

Вот перед ними берег морской,

В семьдесят копий вышиной

Плещется белое море Ганг.

Волны кружатся и кипят,

Тяжкие, как топоров обуха.

Мечется величиною с быка

Камень, пламенем объят.

Хонгор, берегом проскакав,

Вдруг увидел издалека

Зелень целомудренных трав,

Холод прозрачного ручейка.

Была тогда середина дня.

Пустив на пастбище коня,

К холоду прозрачных вод,

Захватив пестро-желтый дрот,

Хонгор на берег вышел затем.

Гулкий плеск он услышал затем –

К берегу плыл огромный кит.

Хонгор бросился в водоворот

И, всадив пестро-желтый дрот

В спину, в китовый позвонок,

Поднял кита, разбив волну,

Но кит рванулся и поволок

Хонгра в темную глубину.

Слышит конь Оцол Кеке,

Пасущийся невдалеке:

Хонгор тонет в пучине вод,

Хонгор стонет в пучине вод,

Скакуна своего зовет.

Прискакал Оцол Кеке,

Хонгру подал священный хвост,

Восьмидесятисаженный хвост.

Хонгор за хвост ухватился, плывет.

Крикнул скакун: "Вытаскивай дрот

И спасай свою душу скорей,

Вылезай-ка на сушу скорей!"-

"Нет! Хочешь быть верным оплотом моим

Тащи меня с рыбой и дротом моим!"-

Хонгор сказал, не бросая кита.

Внемлет словам хозяина конь.

В землю всадил отчаянный конь

Задние ноги по самый пах –

Вытащил Хонгра вместе с китом.

Был чудесен китовый жир.

Хонгор очаг развел на камнях,

Мясо изжарил и съел и потом

Белоснежный раскрыл чачир*,

Благостную дающий тень,

И, вытянувшись, как ремень,

Заснул он, раскрасневшись весь,

Словно из осокоря костер.

Так он спал без просыпу здесь

Семью семь - сорок девять дней:

Отдых герою нужен был.

Наконец он разбужен был

На восходе светлого дня

Фырканьем ласкового коня.

Хонгор на коня посмотрел.

Поправился Лыско, раздобрел,

Стала холеной холка его.

Словно только-только его

С пастбища привели сюда.

Хонгор подняться решил тогда,

Полакомиться мясом опять,

Скакуна своего оседлать,

Серебряный Ганг переплыть.

За семь дней удалось ему

Серебряный Ганг переплыть,

И потом довелось ему

Еще три месяца проскакать.

Устал драгоценный скакун опять,

Еле ноги переставлял.

Но показался вдруг перевал.

Хонгор взобрался нас перевал,

Выбившись из последних сил.

Привязал он к седельной луке

Дорогого Оцола Кеке,

Черным взглядом холодных глаз

Четыре окинул конца земли:

Под полуденным солнцем вдали

Бронзовая башня зажглась

Пламенем вспыхнувшего костра.

Хонгор подумал: "Какова

Эта чудесная бумбулва

По сравнению с башней Богдо?"-

Решил он: "Шире на целый аршин

И выше на палец башни Богдо".

"А кто же дворцом обладает, кто?

Наверно, такой же властелин

Четырех частей земли,

Такой же счастливец, как и Богдо!"-

Подумал он, горем обуян.

Из орлиных глаз потекли

Слезы чистые, как аршан:

Не знал он, как попасть во дворец.

С перевала сойдя наконец,

Хитрое дело затеял он.

Дивное диво содеял он:

В двухгодовалого меринка,

В захудалого меринка

Превратил он Оцола Кеке.

А сам он мальчиком вшивым стал,

Смердящим, шелудивым стал,

Таким, что челку ему почеши –

Станут десятками падать вши,

А грязный висок ему почеши –

Станут пятерками падать вши.

Вдруг возникла гора кизяков.

Поселение бедняков

Было вокруг бумбулвы,

Жителей там - что степной травы,

Но жеребенок Хонгра не мог

До золотой бумбулвы добрести,-

Обессилев, свалился с ног

У кизяков, посредине пути.

Вдруг появился красный вол,

Маленький, запряженный в арбу.

Старик за телегой киргизской шел,

Видимо, был он из бедняков.

Увидал он у кизяков

Двухгодовалого меринка,

Захудалого меринка,

А рядом - лежащего паренька,

Худого, смердящего паренька,

Бормочущего спросонья здесь.

Дышать перестав от зловонья здесь,

Вола повернул старик назад –

Воистину был ужасен смрад!

Вернулся в родную лачугу свою,

Встречает старуху - супругу свою.

И закричала старуха: "Никак,

Ты, муженек, позабыл про кизяк?"

Был ответ старика таков:

"Увидел, дойдя до кизяков,

Двухгодовалого меринка,

А рядом заметил я паренька,

Крепко спящего на земле.

Такой исходил от обоих смрад,

Что повернул я вола назад".

"Как это за столько лет

Не иссякла глупость твоя,

Не иссохла тупость твоя!

Небо не дало нам детей.

Почему же ты, лиходей,

Мальчика не привел за собой,

Нам ниспосланного судьбой?

Приведи его к очагу",-

Старику приказала жена.

Длинную держа кочергу,

Старика погоняла жена.

Только вола повернул старик –

Снова услышал старухи крик:

"Не забудь, муженек, бадьи:

Если жив он - водой напои!"

С наветренной стороны подойдя,

Окликнул мальчугана старик:

"Если ты жив, так вот бадья,

Холодного попробуй питья".

Собрав последние силы свои,

Мальчик, лежа на боку,

Выпил одним глотком полбадьи,

Полбадьи жеребенку отдав.

А старик набрал кизяку,

Мальца на двухлетку посадил,

Привязанного к арбе,

И в лачугу вернулся к себе.

Вышла старуха навстречу к ним,

Вышла с приветливой речью к ним,

С тощего жеребенка потом

Помогла мальчугану сойти.

Заключила ребенка потом

В ласковые объятья свои,

В дом повела, развеселясь,

Сразу же всю с него смыла грязь,

Поцеловала звонко потом.

А старик жеребенка потом

К девственной повел мураве,

Отпустил пастись на траве.

И вот шелудивый мальчуган,

Бездомный, вшивый мальчуган,

Чистым таким ягненком стал,