Эдуард Резник - Мифшутки Древней Греции. Сатирический пересказ античных преданий

«У-у-у, – засуетился сейчас же Гефест озадаченный, – я ж забыл совсем, у меня ж горны погашены да вулканы не прибраны!»

И как дунет куда-то в подштанниках, только Гея с Афиной его и видели.

А сиротку того, Эрихтония, Афина в одиночку взращивала. Как-никак колено единое.

А вот Гермеса небожители сызмальства величали посланцем божеским.

«Ух, посланец!» – часто выкрикивали. Ибо страдал тот Гермес клептоманией и тянул у богов что ни попадя.

То у Зевса свинтит божий скипетр. То трезубец умыкнёт у колебателя. Вот и возносили ему молитвы жулики греческие. Редкостным пройдохой у них бог Гермес числился.

У Аполлона, к примеру, ясноглазого стадо коров увёл ещё в младенческом возрасте.

Выбрался из люльки, стащил подгузники, и недосчитались в поголовье штук пятнадцати.

А потом увидел Гермес черепаху на камешке, смастерил из неё лиру звонкую и сидит себе тихонько потренькивает. Да к старику пристаёт прохожему:

– Старик, а старик, хочешь коровку молочную? Бери, мне не жалко, пожалуйста, – только не выдавай моего месторасположения…

Глянул старик на младенца испуганно. Принял молча корову молочную.

А Гермес переоделся в обличье новое и снова к нему подсаживается:

– Старик, а старик, хочешь бычка крепкого? Бери, мне не жалко, пожалуйста, – только укажи, куда мальчонка с коровками направился.

Ну и взял обомлевший старик бычка в подарочек. И направление указал рукой трясущейся.

А карапуз, сказав: «Будешь знать, как на богов ябедничать!», превратил его в скалу гранитную. И дальше побежал баловаться.

Разделал в Пилосе двух коровок жертвенно, остальных завёл в пещеру укромную и домой примчал да в люльку плюхнулся.

Лежит себе мирно, агукает.

А мать Майя поёт ему песенку:

– А пусть сперва докажет! – улыбается младенец в люлечке. – Презумпция невиновности во всех законах прописана!

И ворвался тут в грот Аполлон рассерженный.

– Верни коров, – кричит, – гнида мелкая! Не то сгною тебя в мрачном Тартаре!

А Гермес зачмокал грудь мамкину, затуманил глазёнки блаженные.

– Каких таких коров? – бормочет. – Не ведаю. У меня вон молочка – груди полные!

И схватил тогда Аполлон проказника, и к Зевсу поволок, к родителю.

– Глядите, папаша, каков выродок! Без году неделя, а уж стадами коровокрадствует!

Осерчал родитель на ворюгу мелкого. Да как громыхнёт громом и молнией: «Как породил, так и поражу негодника!!!»

А Гермес хлопнул невинными глазками, лиру достал из подгузника и забренчал так пленительно, что весь Олимп заслушался той музыкой.

Аполлон аж заскулил от зависти.

– Давай меняться? – говорит братику. – Ты мне – лиру, я тебе – лук серебряный…

– Это я и так всё украду у тебя запросто, – улыбается младенец богу златокудрому. – Ты мне лучше коровок оставь украденных.

На том по рукам и ударили. И играет с тех пор Аполлон на лире черепаховой. А посланец Гермес с коровками балуется.

Вегетативно, говорят, зародилась Афродита златовласая.

Как оскопил Хрон Урана-родителя, капнула в морскую пену ДНК отцовская, и вышла из неё богиня – пеннорождённая.

Увидали киприоты Афродиту выходящую и храм ей тут же пафосный отгрохали. А богиня взошла на Олимп стройными ножками и принялась оттуда любовь да ревность по земле рассеивать.

Полюбит, к примеру, какой мастер сотворённую им статую – и оживит её богиня добрая.

Вот, мол, вам, гражданин Пигмалион, жена в подарочек. Получите и распишитесь в личном пользовании.

А тех, кто пренебрёг дарами её бесценными, наказывала богиня суровая.

И вот пример.

Влюбилась как-то лесная нимфа Эхо в Нарцисса прекрасного, а тот взял да и отверг душевные порывы девицы.

– Отвяжись, – закричал, – надоедливая! По пятам за мной всюду бегаешь. Повторяешь слова, как дурочка!!

Разгневалась на Нарцисса богиня златовласая и огрела его наотмашь любовью пылкою.

Склонился к луже испить водицы юноша. И влюбился в своё отраженье без памяти.

– Кто ты, красавчик писаный? – у самого себя спрашивает. – Больно уж мне твой лик божественный нравится.

А сам не ест, не пьёт – всё ответа ждёт да в лужу смотрится.

Так и зачах на болоте том гнилостном, превратившись в цветочек беленький.

А вот из Адониса юного цветочек вышел аленький.

Как последняя девка, в того Адониса богиня втрескалась. Олимп ради него бросила, увлеклась охотой спортивною. За утками, за зайцами словно малахольная бегала. Но вот вспорол однажды Адониса кабан подстреленный, и истёк кровью чудный юноша.

Несёт его на руках Афродита ополоумевшая, а кровь из рваных ран в траву так и капает. И прорастают из тех капелек анемоны алые.

Увидал Зевс, как бедняжка по Адонису убивается, и упросил Аида на побывку отпускать любовника.

«Иначе совсем, – говорит, – баба тронется».

Вот и мечется с тех пор бледный покойничек. Полгода с Афродитой милуется, полгода у Аида отлёживается.

Впрочем, «златовласка» не скучает в его отсутствие. И Гефесту, супругу законному, от кого только не рожает деточек.

И от Ареса, и от Гермеса, и от Диониса, Адониса, Анхиса…

А Гефест смотрит на весь этот страх и ужас на примере Деймоса с Фобосом, да только головой покачивает.

– Эти-то уж совсем какие-то страшненькие!

А Афродита ему ласково:

– Иди куй, муженёк миленький! Иди куй!

И уходит бог-кузнец махать молотом.

А потом опять диву даётся по возвращении. Благо див всегда хватало в Древней Греции.

Но вот сплёл как-то Гефест сеть золочёную. Подвесил в спальне супружеской. И поймал в неё Ареса с Афродитою.

– А чего это вы тут делаете? – пойманных спрашивает.

– Да вот, лежим, – отвечает ему супруга бесстыжая, – от трудов божественных отдыхаем!

– В неглиже-то?!

– Да, в неглиже. Неглижим, отдыхаем!

И сказал тогда Гефест Афродите ветреной: «Хоть и прекрасна ты, жена моя любимая, да только сердце твоё слишком уж изменчиво!»

На что ответила ему пеннорождённая:

– Иди куй, муженёк! Иди куй, миленький!

Сам же Гефест неликвидным ребёнком выдался.

Покрутила его в руках Гера-маменька.

– А где тут у нас помойка? – Зевса спрашивает.

– Зачем тебе?

– Да так, кое-что выбросить.

И скинула с Олимпа дефективного отпрыска.

Долго летел Гефест вверх тормашками – благо погода выдалась лётная. Много о мамке успел дум передумать. А как додумал, грохнулся в море синее, и подхватили его Эвринома с Фетидою, дочери Океана и Нерея, старца кроткого.

Подхватили да в лучезарный грот вынесли.