Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

– Но в этой борьбе гибнут люди… и добрые, и дурные…

– У Бога нет мертвых… Дурные возвращаются на землю в ином обличии, чтоб искупить свои грехи, а добрые удостаиваются царства небесного.

– А если царство небесное – всего лишь чья-то неумная выдумка, и после смерти нас ожидает только сырая земля да могильные черви?

– Похоже, ты из тех, кто меняет медный грош на золотой слиток и при этом еще требует ручательства, что золото – самой высшей пробы…

– Потому что это – мой единственный грош! У меня одна жизнь! Почему же мне тратить ее на соблюдение глупых заповедей? «Не убий, не укради, не прелюбы сотвори!» Другими словами: не высовывайся, а знай свое место! Родился бедняком – и умри бедняком, потому что такова воля Господа! А выйдешь из нее – на том свете воздастся! Ан, вдруг окажется, что никакой загробной жизни-то и нет! Ты, как дурак, постился, когда другие обжирались, воздерживался, когда другие блудили, не копил неправедных богатств, когда все вокруг воровали, а конец оказался один и для них, и для тебя! Но они-то хоть пожили в свое удовольствие, а ты остался в дураках!.. Ну неужто нет никаких явных доказательств божьего бытия?! Пусть бы Он хоть знак какой подал, чтоб легче было веровать в Него!

– Ну разумеется, явись Он в блеске молний и грохоте грома, – и самые маловерные и сомневающиеся уверовали бы в Него, но невелика цена такой веры. Ему не надо любви, основанной на страхе перед Его могуществом, потому что воистину драгоценны лишь те дары, которые приносятся по доброй воле и от чистого сердца. И если человек верует в Бога, то никакие доказательства ему не нужны. А если не верует, то никакие доказательства его не убедят.

– Скажи, чужестранец, а сам-то ты веруешь в Бога?

– Нет. Я не верю в Бога. Я точно знаю, что Бог – есть.

Глеб бодро шагал по лентой вьющейся среди полей дороге, и радовалось сердце его при виде уютных домиков, пасущихся на лугах тучных коров с полным выменем, красивых и гордых людей, с любовью и заботой возделывавших свою землю, но по мере того, как все дальше продвигался он на север, унылее становился пейзаж, скуднее – природа, беднее – люди.

И когда, наконец, открылась его взору с холма родная сторона, сердце Глеба сжалось от боли. Показалось ему, что все веселые, яркие краски Господь потратил на другие страны, и не осталось у Него для Святой Руси ничего, кроме черного да серого цвета.

По черным бороздам прыгали черные вороны и с низкого серого неба уныло моросил серый дождь. Покосившиеся черные избы тоскливо смотрели на грязную улицу подслеповатыми оконцами, и барахтались в огромной луже худые, заморенные свиньи.

Маленькая обветшалая церквушка со стершейся позолотой на маковке сиротливо жалась к погосту, и заросла сухим быльем ведущая к ней тропа.

А дорога, широкая, торная, лихо заворачивала к кабаку, единственным ярким пятном оживлявшему унылую картину.

На крыльце кабака, лениво почесываясь, сидел пьяный мужик в мокром исподнем.

– Ну здорово, коль не шутишь, – равнодушно буркнул он в ответ на приветствие Глеба.

– В честь какого праздника гульба?

– Было бы, на что, а повод сыщется…

– А тебе, гляжу, не на что.

– А тебе что? Я ведь у тебя не прошу, – огрызнулся мужик, однако безо всякой злобы.

– Пустишь на постой?

– У меня, мил человек, и без тебя едоков хватает.

– Не бойся, не объем.

– Уж это как пить дать! У меня семеро по лавкам с утра до ночи орут: «Тятька, дай пожрать!» А баба, зараза этакая, опять брюхатая ходит! Тьфу ты, пропасть!

Мужик яростно покрыл Бога, князя, подьячего, душу, мать и уже спокойнее – растакую-разэтакую жизнь.

– Вот видишь, – дослушав до конца кучеряво закрученное проклятие, сказал Глеб. – Работник был бы тебе кстати.

– Мне только работников осталось нанимать! – сплюнул в сердцах мужик и выдал сокращенный вариант своих взаимоотношений с окружающим миром. – Князю отдай десятину за то, что землю его обрабатываешь да жилы из себя рвешь, попу отдай десятину за то, что помянет тебя в молитве, да еще работника корми! Где ж это видано, чтоб с одной овцы три шкуры драли?!

– Далеко твоя изба?

– Да вон, – мужик указал на самую бедную развалюху и громко признался, как сильно он ее любит.

– Неужто в этаком хлеву живешь?

Мужик смерил Глеба тяжелым взглядом и, смачно выговаривая слова, признался, как сильно он любит мать Глеба и его самого.

– Ты полегче, мужик. Топор у тебя есть?

– От сырости, нешто, завелся, а то откуда бы ему взяться?

– Что же ты за мужик, если у тебя даже топора в хозяйстве нет?

– Мы земледельцы издревле, ремеслу никакому не обучены. Прежде, было дело, меняли зерно, да крупу, да мясо на плуги, пилы, топоры у соседей на ярманке. А после ихний князь повздорил с нашим за старшинство да и запретил своим людишкам с нами торг вести, пока наш князь не признает его набольшим. А князю што? У него челядь, да дружина, да холопы, он сидит себе в хоромах и в ус не дует…

– А вы чего же?

– А чего мы? Ремесла не знаем, грамоты не разумеем и своего, окромя того, чем ребят делают, не имеем…

– Это не так уж мало, но избу им, конечно, не построишь… Ну, пойдем топор искать, что ли?

– А что искать, чего не терял? Нету топора. И леса нету.

– Как это – леса нету? А вон то что такое?

– А это княжий…

– Лес – божий. А княжье – у князя под ногтями, – сказал Глеб и решительно направился к сосновому бору, темной стеной обступавшему городок с трех сторон.

– Эй, парень! Не при на рожон-то! – крикнул вслед ему мужик. – Князь знаешь, что с тобою сделает?

Не слушая его увещеваний, Глеб выворотил из земли несколько высоких сосен и живо перетащил их к избушке мужика.

– Ты меня в это дело не втравливай! У меня восемь душ, а я единственный кормилец! С голоду ж подохнут, если што! Слышь, парень!

– Да ты не суетись, мужик. Я себе дом строю, так что твоя хата с краю. Не знаешь, у кого топор можно взять?

– Да ладно уж, бери мой…

Мужик принес топор и стал молча наблюдать, как Глеб обтесывает бревна, укладывает венец на венец, но в конце концов не вытерпел и стал помогать.

– Тебя как звать, сосед?

– Глебом.

– А меня – Трофимом. Слышь, Глеб, а давай на пару избы строить! От заказчиков отбою не будет! Богаче князя станем!

– Поживем – увидим…

– Это точно. Щас нам небо с овчинку покажется! Подьячий едет!

В сопровождении дружинников подьячий подъехал к новостройке и со злорадной ухмылкой спросил:

– Это кто ж тут у нас своевольничает? Трофимка, ты объяснил бы дружку своему, что бывает за самовольную порубку княжьего леса и самовольную постройку на княжьей земле!

– Мы люди темные, законов не знаем, – угрюмо пробурчал Трофим.

– А бывает за это усекновение головы, – радостно объяснил подьячий и для пущей наглядности провел ладонью по своему горлу.