Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

– Значит, отпрыск одного из знатнейших генуэзских родов стал преуспевающим купцом?

– Не вижу ничего зазорного в этом.

– Я тоже. Но не собираешься же ты всю жизнь заниматься куплей-продажей?

– У меня есть мечта. Но я боюсь высказать ее вслух, потому что не хочу показаться тебе хвастливым болтуном.

– На этот счет можешь не беспокоиться. Я знаю цену твоему слову.

– Уже несколько лет я вынашиваю замысел книги, – последнее слово Марко произнес с благоговейным придыханием. – Я хочу собрать под одним переплетом все легенды, которые когда-либо слышал, все книги, которые прочел… Если эта книга будет написана, она перевернет все человеческие представления о мире. Она освободит людей от страха перед смертью и придаст им мужество жить… Это будет Последняя Книга человечества, и после нее уже не будет книг, потому что они станут не нужны…

– Марко, ты – самое поразительное сочетание несочетаемого, какое мне когда-либо доводилось видеть! Как ты умудряешься соединять детскую наивность и преуспеяние в делах? Неужели ты всерьез думаешь, что человечество способно измениться, прочитав одну-единственную книгу, пусть даже написанную величайшим гением всех времен и народов? Ведь даже Библия оставляет многих людей равнодушными!

– Прежняя Библия устарела. Нужна новая. Я ее напишу…

Заметив взгляд Ставера, Марко покраснел и поспешно произнес:

– Нет, я не страдаю манией величия и знаю сам, что не гений. Но эту книгу мне словно внушает кто-то свыше… Иногда я представляю себе это так… Бог долго сидел на облаке и смотрел оттуда на землю. Наконец, Ему наскучило глядеть на творящуюся внизу мерзость, и Он сказал: «Пришло время написать Книгу»… Почему из всех людей, населяющих землю, Он выбрал именно меня, может быть, наименее достойного из всех? Этого я не знаю. Я знаю одно: мне оказана величайшая честь, и я должен ее оправдать… Кстати, вот мой дом. Прошу тебя быть моим гостем.

Когда слуги накрыли на стол и друзья остались вдвоем, Ставер спросил:

– И о чем же будет твоя книга?

– О скитаниях души человеческой в поисках истины, добра и красоты… О смерти и бессмертии… О вере, надежде и любви… О вечной борьбе добра и зла… О Боге… Короче, обо всем, что занимало ум и волновало сердце человека от сотворения мира…

– Обширно… Но хватит ли тебе терпения и таланта воплотить свой замысел в жизнь?

– Знаешь, Алессандро, порой я и сам пугаюсь того, что хочу совершить… Часто я кажусь себе слабосильным карликом, который похваляется поднять… нет, не гору даже, а целый горный хребет… В минуты сомнений я думаю, что эта ноша совершенно неподъемна, что человеку не по силам этот труд… Но я, во всяком случае, попытаюсь…

– А почему бы и нет, Марко? Никто не осудит тебя, хотя бы твоя попытка и оказалась неудачной. Ведь это все равно, что сказать: «Я допрыгну до неба». Даже дети знают, что допрыгнуть до неба нельзя. Но чего бы стоило человечество, если бы время от времени оно не порождало безумцев, уверенных в том, что сумеют совершить невозможное?

– В общем-то, я хочу сделать совсем простую вещь: вернуть словам их первоначальный смысл и назвать все вещи их подлинными именами.

– И ты называешь это совсем простой вещью? А по-моему, это самое сложное, что только может быть. Все столько раз уже перетолковано, что слова перестали соответствовать тем понятиям, которые они призваны обозначать.

– В этом и заключается корень зла! Враг человеческий хитер! Он умеет представить зло как нечто необходимое и даже полезное, но тот, кто сумеет вернуть словам их первоначальное значение, выбьет оружие из рук Сатаны. Когда слова вновь обретут свой первозданный смысл, он никого уже не сможет обмануть с помощью хитроумной подмены понятий.

– Зло многолико. У него нет ни одного признака, указав на который, можно было бы с уверенностью сказать: «Вот его неотъемлемое свойство!» Порой зло неотличимо от добра. А порой одно и то же действие, в зависимости от обстоятельств, оказывается то добром, то злом. Уверен ли ты, что обладаешь знанием, которое позволит тебе безошибочно отличить одно от другого?

– Боюсь, что нет… Я не Господь Бог. Я – обычный человек. И я буду писать о том, что считает добром и злом обычный человек.

– Осталось уточнить, насколько представления обычного человека о добре и зле соответствуют истине…

– Ради Бога, Алессандро! И без того я не уверен в своем праве написать эту книгу! Я не стремлюсь к славе, поверь. Но у меня такое чувство, что, если я не напишу эту книгу, мир рухнет… Может быть, я сумасшедший?

– И много ли ты уже написал?

– Ни страницы… Когда я беру в руки перо, мною овладевает какой-то суеверный страх… Вправе ли я? Смею ли я? Достоин ли я?..

– А ты пиши так, словно, кроме тебя, это никто и никогда не прочтет. Так, словно до тебя никого не было – и никого не будет после. Так, словно ты и в самом деле пишешь первую и последнюю книгу человечества…

– А потом? Что ты посоветуешь мне сделать потом? Спрятать рукопись в ящик стола и никому ее не показывать?

– Я слышал, что в Германии живет некто Иоганн Гуттенберг, который изобрел книгопечатный станок. Попробуй обратиться к нему.

– И сколько оттисков делает его станок?

– Этого я не знаю.

– Предположим, сто. Или даже двести… Итак, двести богачей купят мою книгу и, допустим, даже прочтут. Прочтут, чтоб посмеяться над наивным автором, который думает, что добро и зло еще имеют какой-то смысл в этом мире, что имеет смысл хоть что-нибудь, кроме денег… Да я умру со стыда!

– Тебя волнует мнение глупцов?

– Еще как! Ведь человечество на девять десятых состоит из них!

– Бедное человечество! Вероятно, оно и не подозревает, сколь невысокого мнения о нем придерживаешься ты…

– Я готов принести свои извинения, но не знаю, как это сделать. Ведь того, что называют человечеством, не существует. Есть ты, есть я, есть другие, но все мы существуем отдельно друг от друга, и над каждым из нас тяготеет проклятие одиночества, от которого мы не в силах освободиться даже тогда, когда любим… Кстати, как поживает Гвидо?

– Ты не встречал его в Матраге?

– Разве вы не вместе?

– Два дня назад он покинул Феодосию и скрылся в неизвестном направлении.

– Но Матрага не единственный порт на побережье. Он мог переплыть Боспор, но с таким же успехом мог отправиться в любую другую сторону.

– Если бы тебе понадобилось скрываться, какой понтийский порт ты бы выбрал?

– Но Феодосию можно покинуть не только морем.

– Предположим, что ты отправился на восток.

– Тому, кто хочет надежно замести следы, лучше отправиться на северо-восток. Ни один человек в здравом уме туда и носа не сунет даже за все сокровища мира. Но, насколько я помню Гвидо, он всегда был немножко сумасшедшим.