Низами Гянджеви - Семь красавиц

Бросив туфли, он в смятенье — тоже наутек.
Где бы спрятаться, искал он в чаще уголок.

Задыхаясь от испуга, трепеща, бледна,
К двум подругам прибежала бедная луна.

Время некое молчала; дух перевела,
В руки чанг взяла, завесу тайны подняла.

Так запела: «Я слыхала, смущена душой,
Что влюбленный повстречался с девой молодой.

Он желанного добиться от нее хотел,
Знойною объят любовью, истомлен тоской.

К сердцу юную тюрчанку он хотел прижать, —
Быть в объятьях кипариса лилии весной.

Яблоков ее, гранатов жадно он хотел,
Всей душою он тянулся только к ней одной.

Чтобы двери клада перлов наконец открыть,
Прикоснуться к тайной двери он хотел рукой,

Иву красную прозрачной кровью обагрить
И смешать на чистом блюде леденцы с халвой.

Вдруг напрасная тревога, страшный стук и гром...
Налетел и все развеял ветер ледяной.

По цветку в тоске остался робкий мотылек,
Умирающий от жажды — без воды живой.

Почему в неверном ладе песню ты ведешь?
Заиграй же в верном ладе наконец со мной!

Милый, ты в неверном ладе свой настроил чанг!
Но зато уж буду верно я играть с тобой!»

Лишь газель свою пропела пери, в тот же миг
Быстрый ум ее наперсниц правду всю постиг.

Снова обе побежали юношу искать,
Чтоб исправить и наладить их дела опять.

Страшно пристыжен, испуган, — где-то под кустом —
С вытянутыми ногами он лежал ничком.

Девы ласково беднягу подняли с земли
И расспросы осторожно, мягко повели.

Он ответил, что ни в чем он тут не виноват,
Что холодный адский ветер вторгся, видно, в сад...

А наперсницы, воскликнув: «Это ничего!» —
Все рассеяли сомненья в сердце у него.

Развязали этот узел живо. И — гляди —
Ожила опять надежда у него в груди.

В поучение сказали: «Опыт свой яви!
И настойчивее надо быть в делах любви!

Выбери небезопасней место для гнезда,
Чтоб напасть не прилетала новая туда.

Зорко вас теперь мы сами будем охранять,.
Тут на подступах, как стражи, будем мы стоять».

И к подруге воротились и опять взялись
Уговаривать прекрасный, стройный кипарис.

Чтоб она набег свой тюркский совершила вновь,
Чтоб пошла и подарила юноше любовь.

И пошла она, всем сердцем юношу любя.
Увидав ее, хозяин позабыл себя.

Он за локоны, как пьяный, ухватил ее.
В угол сада потаенный потащил ее.

Там укромная пещера вырыта была, —
Куполом над ней сплетаясь, жимолость росла.

И жасмины поднимали знамя над стеной.
Сверху — заросль, а под нею — вход пещеры той.

Места лучшего хозяин больше не искал;
Местом действия пещеру эту он избрал.

Разорвав густую заросль, путь он проложил
И красавицу проворно за собой втащил.

Расстегнул на ней он платье, позабыв вро стыд.
Расстегнул и то — о чем мой скромный стих молчит.

Обнял эту роз охапку, все преграды смел...
И уверенной рукою приступ он повел.

Палочка не окунулась в баночку с сурьмой,
А уж свод горбатый новой занялся игрой;

Несколько лисиц в пещере пряталось на дне,
Чтобы позже на охоту выйти при луне.

Выследил их волк свирепый; голоден он был,
А на этих лис давненько зубы он точил.

В этот миг, прокравшись к лисам, начал он их рвать.
Лисы в ужасе от волка бросились бежать,

Выскочили из пещеры. Волк за ними вслед,
Прямо по чете счастливой, здесь не ждавшей бед.

Рухнул столп любви хозяйской. Рать увидел он,
На ноги вскочил он, визгом, лаем оглушен.

Весь в земле, в пыли, метался он по сторонам.
Что в его саду случилось — он не ведал сам.

В ужасе не понимал он, что ему начать,
Где спастись теперь не знал он — и куда бежать?

Девы, что взялись усердно помогать ему,
Что от всей души хотели счастье дать ему,

Что стояли, словно стражи, на его пути,
Милую его схватили, не дали уйти.

«Что за подлые уловки? — ей они кричат. —
Ах ты этакая! Бесы, что ль, в тебе сидят?

Долго ли еще ты будешь этак с ним шутить?
Иль по злобе хочешь вовсе в нем любовь убить?

Да ведь даже с незнакомым так шутить нельзя!
А тебе, злодейка, это извинить нельзя.

На какие ты уловки хитрые пошла,
Сколько раз его ты за ночь нынче прогнала?»

Та клялась, что невиновна, начала рыдать.
Но подруги не хотели клятвам тем внимать.

Услыхал хозяин звуки гневных голосов,
Подоспел — свечу увидел между двух щипцов.

Их упреки и угрозы услыхал хаджа,
На лице любимой слезы увидал хаджа.

«Стойте! — крикнул он. — Не смейте больше обижать
Ту, что нужно, как дитятю, нежно утешать.

Берегитесь вы и знайте — нет на ней вины,
Но дела судьбы и в малом кознями полны.

Как ни ловок муж проворный на пути* земном
Но является он неба вечного рабом.

И сегодня нам не дьявол, а пречистый бог
Помешал и удержаться от греха помог.

Нам препятствия решило небо возвести,
И несчастью преградило все оно пути.

Тот, кого с дороги правды див не совратит,
Сердцем чист. А чистый сердцем зла не совершит

Кто к греховному привязан от рожденья, тот
Стороною от дороги праведных идет.

Эту деву был бы каждый в жены взять счастлив.
Поступать нечестно с нею мог бы только див.

И неужто эту пери может оскорбить
Тот, кто мужествен, способен искренне любить!

По пути греха не может верный муж пойти,
Если встанет добродетель на его пути.

Если яблоню весною сглазит глаз дурной,
То никто плодов не вкусит с яблони такой.

Твари здесь на нас смотрели сотней тысяч глаз,
И поэтому не вышло ничего у нас.

Что прошло, — пускай. Не будем плохо поминать.
В том же, что осталось, должен честь я сохранять.

Клятвой тайною и явной здесь поклялся я,
Перед небом и землею обещался я:

Если ночь благополучно наконец пройдет
И охотницу добычей дичь сама возьмет, —