Низами Гянджеви - Семь красавиц

То отныне я пред богом обручаюсь с ней
И по всем законам брака сочетаюсь с ней».

Девушки его речами были смущены,
Набожностью столь примерной были сражены.

Две сообщницы склонились перед ним главой,
Восклицая: «Слава чистой совести такой,

Что посеяла благие в сердце семена,
Что дурному совершиться не дала она!

О, как много мнимых тягот видим мы кругом,
Что нежданно озаряют счастьем и добром!

О, как часто от несчастий человек храним
Тем, что горько называл он бедствием своим!»

А. когда светильник мира над горами встал
И сияньем с горизонта глаз дурной прогнал,—

Астролябии рассвета стрелка замерла
И столпы небес паучьей сетью оплела,

С ярким факелом в деснице ветер прискакал,
И хозяина из сада в город он умчал.

От непрошеных помощниц тех освобожден,
Вновь султана знамя поднял по-хозяйски он.

Но вчерашней ночи пламя тлеющим костром
Вспыхивало — и сильнее пламенело в нем.

В городской свой дом вернувшись, слово он сдержал.
Цели он своей немедля добиваться стал.

С той ночной луною браком сочетался он,
Уплатил калым достойный, как велит закон.

Чистый перл непросверленный лалом просверлил,
И когда петух проснулся, Рыбу усыпил.

Погляди: от птиц до Рыбы — и теперь и встарь —
Жаждут именно того же человек и тварь.

Он счастливцем был, что воду чистую открыл,
И в дозволенное время сам ее испил.

Он нашел родник, как солнце чистый, — в нем —
добро, — Как жасмин чистейший, белый, словно серебро.

Происходит свет прекрасный дня — от белизны.
И от белизны небесной светел блеск луны.

Чистых нет цветов. С изъяном каждый в мире цвет,
Кроме белого, — в одном лишь в нем изъянов нет.

Все, что чистотой блистает, все, что запятнать
Невозможно, мы привыкли «белым» называть.

И в часы служений богу, перед алтарем
Вечного, мы в одеянье белом предстаем».

А когда жасминогрудой пери смолкла речь,
Шах Бахрам ее в объятья поспешил привлечь.

И таких ночей счастливых много славный шах,
Веселясь, провел в прекрасных тех семи дворцах.

И его высокий этот свод благословил,
И семи небес ворота перед ним раскрыл.

В день, когда хакан услышал о делах царя,
Отойти от зла решил он, благо сотворя.

Распрю он закончить миром поручил послам,
Написал письмо, надеясь, что простит Бахрам.

Он писал: «Виновник смуты наконец казнен;
В нем был корень всех напастей, им я был смущен.

Он хитрил и льстил; он миру и тебе вредил.
Подлой ложью, на вражду он дух мой возбудил.

Простодушного — он ловко обманул меня,
На войну с тобой —великим — он толкнул меня.

Он писал: «Страна богата, путь тебе Открыт.
Как прочтешь письмо — не медли. Скорый — победит.

Шах страной не управляет, только пьет вино.
Все дела его — пустое хвастовство одно.

Я с тобой теперь на дружбу пояс повяжу,
Приходи с мечом, а шаха сам я поражу».

О твоих деяньях славных я, мой шах, узнал
И увидел, что изменник мне бесстыдно лгал.

В пору брани, в пору мира все вершит Бахрам,
Что великим подобает совершать царям.

Я, как прежде, раб твой верный. В Чине — у себя —
Я хакан. Но эфиопский раб я для тебя!

Дочь моя — раба, служанка твоего дворца;
Прах твоих порогов выше моего венца.

Все послания злодея, что писал он мне,
Где о падишахе мира дерзко лгал он мне,

Я свернул и отдал в руки преданных послов,
Чтобы их прочел великий царь мой и хосров».

А когда Бахрам те письма принял от гонца,
Их прочтя, он разъярился, как калам писца.

Воздал богу он, что правду наконец обрел.
Все дела рукою твердой в царстве он повел.

И когда в дурном и добром суть увидел он,
Справедливостью одною был Бахрам пленен.

Как красавицу, он правду страстно полюбил,
Отпустил он семь красавиц и о них забыл.

Корни всех других стремлений подрубил в себе,
Ради правды жил и счастлив был в своей судьбе.

Нанизавший лалы нити повести нетленной,
Что немолчным наполняет звоном слух вселенной.

Так сказал: «Когда семь башен, с чашами вина,
Перед шахом заключили сказок круг сполна,

Разум в куполе, что замком был его уму,
О летящем своде мира подал весть ему:

«Мудрый, удались от капищ идольских земли!
Убегай уничтоженья: вечному внемли!»

Этот голос у Бахрама дух воспламенил.
Шах от сказки и обмана взоры отвратил.

Видел: свертывают звезды бытия ковер,
Золотые своды замков превращая в сор.

Он семь куполов отвеял от очей, как сон;
В дальний — к куполу иному — путь собрался он.

Ведь один тот купол тленьем будет пощажен;
В нем до дня Суда правдивый дремлет, опьянен.

Семерых седых мобедов шах призвать велел,
Семь дворцов семи мобедам передать велел;

Вечный пламенник под каждым сводом засветил;
В храмы пламени жилища страсти превратил.

Стал шестидесятилетним старцем властелин;
Забелел в кудрях-фиалках седины жасмин.

Стал служить Бахрам, как богу, истине одной,
И чуждался неизменно радости земной.

Но однажды, чуждым ставший ловле и пирам,
С избранными на охоту выехал Бахрам.

Но не ловля, не добыча в степь царя влекла:
Сделаться добычей неба — цель его была.

Рать рассыпалась по степи. Каждый повергал
Или гура, или ланя. Лишь Бахрам искал

Одинокую могилу для жилья себе.
Убивал порок и злобу бытия в себе.

Не охотился на ланя, в лани — зло таится...
В солонцах, где лань к потоку в полдень не стремится

Вдруг онагр, резвей, красивей прочих, в облаках
Пыли показался, — мчался в сторону, где шах

Ждал его. Он понял: этот ангелом хранимый
Зверь — ему указывает неисповедимый