Эпосы, легенды и сказания - Беовульф

в руке гаутского
кровоотмстителя.

За все, что Хигелак
мне дал державный,

за все достояние,
дом и земли,

ему платил я
клинком, сверкавшим

в работе ратной:
ни витязей шведских,

ни датских всадников,
ни войска гепидского [150]

к себе на выручку
не призывал он,

казны не тратил
на слабых ратников, [151]

коль скоро я первым
вступал в сражения,

стяжая победы! —
и так да будет,

покуда жив я,
покуда мне верен

клинок испытанный,
не раз служивший

моей отваге
с тех пор, как Дагхревна [152]

убил я, и хугский
вождь не вернулся

к владельцу фризов
вместе с добычей,

с тем драгоценным
кольцом ошейным,

но пал на поле
знаменоситель,

дружинник храбрый,
сраженный не жалом, —

он так был стиснут
в моих объятьях,

что хрустнули кости.
И ныне да служат мне

меч и руки
в борьбе за сокровища!»

Слова последние,
клятву пред битвой

измолвил Беовульф:
«Немало я с молодости

сеч перевидел,
и ныне снова,

защитник народа,
ищу я встретиться

с жизнекрушителем,
свершу возмездье,

коль скоро выползет
червь из пещеры!»

Так он прощался
с ратью доспешной,

державный воин
с верной дружиной:

«Я без оружия,
без меча остролезвого

пошел бы на недруга,
когда бы ведал

иное средство,
убив заклятого,

обет исполнить,
как то было с Гренделем;

пламя опасно,
и, чтобы укрыться

от ядовитого огнедыхания,
нужны мне доспехи

и щит железный.
Не уступлю я

пламевержителю
в битве ни шагу!

и да свершится
суд справедливый

Судьбы-владычицы! —
не похвальба спасет,

но храбросердие
в борьбе с крылатым!

А вы дожидайтесь
вблизи кургана,

мужи доспешные
того, победного,

из двух соперников,
кто упасется

от раны смертельной;
не вам сражаться,

но я – единственный,
кому по силам

тягаться с гадом,
с поганым в битве

мериться мощью!
Возьму добычу,

богатства курганные,
либо гибель

в удел достанется
вашему конунгу!»

Встал щитоносец
в кольчуге, в шлеме,

воин гордый,
сил преисполненный

и добромужества,
путь свой направил

к серым утесам,
– трус отступил бы!

но вождь, победивший
во многих схватках,

где рати враждебные
сшибались с грохотом,

шел, и вскоре
увидел в скалах

жерло, откуда
потоком жарким

огонь изливался,
путь преграждая

в недра кургана:
никто не смог бы

пройти невредимым
в глубь подземелья,

проникнуть в пещеру
сквозь раскаленное

дыханье змея.
Тогда разъярился

вождь ведеров:
вопль неистовый

из горла вырвался,
гневное слово

громом грянуло
среди утесов;

и распалился
ревнитель клада,

заслышав клич, —
не мольбу о мире,

но вызов на битву.
Сперва из пещеры

дыханье смрадное
червя курганного

взметнулось дымом —
скалы дрогнули.

Гаут державный,
щитом прикрывшись,

пред каменным устьем
стоял, покуда

гад, извиваясь,
полз в потемках

к месту схватки;
и меч двуострый,

наследье древних,
сиял, подъятый,

в руках у конунга;
и оба сердца

равно кипели
и страхом и ненавистью.

Держа наготове
свой щит спасительный,

стоял незыблемо
войсководитель

в наряде ратном,
а змей тем временем,

свиваясь в кольца,
лез из пещеры

судьбе навстречу.
Казалось ратнику,

что щит, защитник
души и тела,

не так надежен,
как то хотелось бы

герою, коль скоро
впервые в жизни

Судьба не хранит его
в единоборстве, [153]

в победной битве.
Тогда на недруга

воитель гаутский
мечом обрушился,

искуснокованым
наследьем конунгов,

но вкось по кости
скользнуло железо,

клинок по черепу,
не так, как нацелился

высокородный;
удар неловкий

лишь раззадорил
холмозащитника:

он пыхнул пламенем —
далеко хлынул

пар ядовитый.
Правитель ведеров

не мог похвастаться
удачей в стычке:

не лучшим образом
ему служило

лезвие славное. [154]
Нелегкую долю

избрал достойнейший
сын Эггтеова,

решившийся биться
с драконом насмерть, —

и суждено ему
в край далекий

уйти, покинув
юдоль земную,

как и всякому смертному!
И снова, не медля,

сошлись противники;
но страж подземелья,

приободрившись,
приподнял голову,

и стал, полыхая
дыханьем смрадным,

огневержитель
теснить героя;

и не нашлось
под рукой у конунга,

как должно в сражении,
благородного воинства [155]—

но в дальнюю рощу
спаслась дружина,