Евгений Карнович - Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий [репринт, старая орфография]

Когда Балашевъ говорилъ Аракчееву, что дѣло идетъ о спасеніи отечества, то Аракчеевъ возражалъ: «что вы говорите мнѣ объ отечествѣ, скажите лучше, развѣ государю опасно оставаться при арміи?» — «Конечно, отвѣчалъ Балашевъ, если, напримѣръ, Наполеонъ нападетъ на насъ и разобьетъ, то въ какомъ положеніи будетъ тогда государь? Если же Наполеонъ разобьетъ только нашу армію, состоящую подъ начальствомъ Барклая-де-Толли, то большой бѣды отъ этого не будетъ».

Эти соображенія убѣдили Аракчеева и онъ обѣщать, подписавъ докладъ, представить его государю.

Гётце приводитъ самый переводъ этого доклада, въ которомъ указывалось на необходимость, чтобы государь уѣхалъ изъ арміи въ глубину Россіи и тамъ занялся бы приготовленіями къ отпору врагу. Приводились по поводу такого предположенія слѣдующія соображенія: во-первыхъ, что государь хотя и назначилъ главнокомандующимъ Барклая-де-Толли, но что, между тѣмъ, онъ, въ присутствіи государя, стѣсненъ въ своихъ распоряженіяхъ и не можетъ нести никакой отвѣтственности за свой образъ дѣйствій. Во-вторыхъ, что хотя присутствіе государя и воодушевляетъ войска, но что они и безъ этого побуждаются къ храбрости для защиты свободы, вѣры, чести, императора, своихъ семействъ и родины. Въ-третьихъ, что если Петръ Великій и Фридрихъ Великій командовали войсками, то дѣлали это потому, что ихъ государства были обращены въ одинъ общій военный лагерь. Если же то же самое дѣлалъ теперь Наполеонъ, то это потому, что онъ взошелъ на престолъ не по праву рожденія, но только въ силу обстоятельствъ и вслѣдствіе счастья, и что поэтому императоръ Александръ не долженъ слѣдовать его примѣру. Въ-четвертыхъ, хотя, несомнѣнно, личная храбрость и заслуживаетъ похвалы, но она не должна переходитъ за предѣлы благоразумія. Если она является добродѣтелью въ простомъ воинѣ, то въ полководцѣ, который напрасно подвергаетъ себя опасности, заслуживаетъ порицанія, такъ какъ, желая достигнуть личной славы, онъ вызываетъ неувѣренность въ войскѣ. Еще хуже бываетъ это въ отношеніи къ государю, который обязанъ защищать все свое государство. Если онъ будетъ разбитъ или взятъ въ плѣнъ, то все государство должно будетъ поплатиться за его храбрость. Возьмемъ, говорилось въ докладѣ, для примѣра двухъ государей. Одинъ изъ нихъ остается внутри государства и изыскиваетъ способы для защиты его границъ, другой слѣдуетъ повсюду со своимъ войскомъ. Первый изъ нихъ, въ случаѣ неудачи и потери нѣкоторыхъ областей, все-таки изъ остальныхъ своихъ земель составляетъ государство и царствуетъ надъ своимъ народомъ. Побѣдитель, который вступитъ съ нимъ въ переговоры, все-таки долженъ будетъ относиться къ нему какъ къ владѣтельной особѣ. Совсѣмъ въ иное положеніе будетъ поставленъ государь, побѣжденный на полѣ битвы. Когда онъ возвратится въ свои владѣнія, то найдетъ ихъ въ ужасѣ и въ переполохѣ и довѣріе къ нему будетъ утрачено. Если же онъ и останется при своемъ пораженномъ войскѣ и потребуетъ помощи отъ своего народа, то развѣ скоро и легко онъ получитъ ее? Если же онъ попадетъ въ плѣнъ, то осиротѣвшая безъ него страна должна будетъ принять отъ гордаго побѣдителя самыя тяжкія условія.

Въ подтвержденіе возможности того или другаго печальнаго исхода была приведена ссылка на Карла XII.

Если, говорилось далѣе, государь признаетъ за благо, не ожидая рѣшительнаго сраженія, оставить армію въ распоряженіи главнокомандующаго, а самъ отправится въ главнѣйшіе города государства, чтобы призвать дворянство и народъ къ продолженію упорной борьбы, то онъ встрѣтитъ тамъ самый восторженный пріемъ и воодушевитъ народъ до невѣроятной степени. Если въ это время непріятелю удастся даже преслѣдовать нашу армію, то и тогда государство не будетъ находиться въ опасности, а обезсиленный и разстроенный непріятель встрѣтить всюду сопротивляющіяся ему новыя силы, и онъ, такимъ образомъ, не въ состояніи будетъ разсчитывать на скорое окончаніе войны.

Докладъ этотъ оканчивался слѣдующимъ, краснорѣчивымъ, по тому времени, обращеніемъ къ императору: «Всемилостивѣйшій государь! Такое наше мнѣніе основано на вѣрности и любви къ твоей священной особѣ. Умилосердись, надежда Россіи! Мы умоляемъ тебя со слезами! Услыши нашъ голосъ и наши просьбы съ высоты твоего престола. Это голосъ всего отечества и мы готовы скрѣпить его нашею кровью».

Докладъ этотъ былъ написанъ въ укрѣпленномъ лагерѣ подъ Дриссою, 30-го іюля 1812 года.

Аракчеевъ взялъ его съ собою для представленія государю. Такъ какъ въ этотъ день у Александра Павловича былъ цесаревичъ Константинъ и оставался у него цѣлый день, и онъ самъ былъ въ печальномъ настроеніи духа, то Аракчеевъ не хотѣлъ еще болѣе разстроить его представленіемъ доклада и положилъ его въ спальнѣ государя на письменный столъ. Когда, на другой день утромъ, Аракчеевъ явился къ государю, то этотъ послѣдній сказалъ ему: «я прочелъ вашу бумагу» — и болѣе не прибавилъ ни слова. Точно такъ же, когда пришелъ съ бумагами Балашевъ, то и онъ не узналъ, какъ былъ принятъ государемъ представленный ему докладъ. Шишковъ, хотя и былъ еще нездоровъ, но собрался съ силами, и съ портфелемъ отправился къ государю въ надеждѣ узнать что нибудь о послѣдстіяхъ вчерашняго доклада. Шишковъ былъ очень милостиво принятъ государемъ, выразившимъ участіе на счетъ состоянія его здоровья и совѣтовавшимъ ему беречь себя, но и здѣсь о докладѣ не было и помину. Изъ пріема, сдѣланнаго ему государемъ, онъ могъ заключить, что Александръ Павловичъ не гнѣвался на него; и его тѣмъ болѣе еще мучила неизвѣстность на счетъ того, послѣдуетъ ли императоръ внушенію преданныхъ ему лицъ.

Въ надеждѣ поразвѣдать хотя кое-что, Шишковъ и на слѣдующій день отправился къ государю, но не засталъ его дома, и Шишкову сказали, что императоръ поѣхалъ въ главную квартиру къ Барклаю-де-Толли. Въ это время оберъ-гофмаршалъ, графъ Толстой, отозвалъ въ сторону Шишкова и сказалъ ему на ухо, что государь приказалъ приготовить дорожные экипажи, и что онъ, вѣроятно, отправится въ Москву.

Такимъ образомъ, опасенія Шишкова разсѣялись. Ночью онъ получилъ приказаніе заготовить воззваніе къ жителямъ Москвы и манифестъ о вторженіи непріятеля въ предѣлы Россіи. Тогда-то и былъ написанъ Шишковымъ тотъ извѣстный манифестъ, въ которомъ говорилось, что врагъ встрѣтитъ: въ каждомъ дворянинѣ — Пожарскаго, въ каждомъ духовномъ лицѣ — Палицына, и въ каждомъ гражданинѣ — Минина.

Но этимъ дѣло о докладѣ, въ сущности крайне непріятномъ для Александра Павловича, не кончилось.

Разумѣется, что три лица — Аракчеевъ, Шишковъ и Валашевъ сохранили относительно этого доклада полную тайну, Неизвѣстно, при какомъ, именно случаѣ проговорился о немъ императоръ своей любимой сестрѣ, великой княгинѣ Екатеринѣ Павловнѣ. Когда же, въ 1813 году, Шишковъ встрѣтился съ нею въ Карлсбадѣ, то она, подъ обѣщаніемъ ненарушимаго молчанія, стала его просить, чтобы онъ сообщилъ ей этотъ докладъ. Тщетны были всѣ отговорки Шишкова. Онъ не могъ противиться настояніямъ великой княгини, которая, выслушавъ докладъ, залилась слезами. Послѣ того, она снова приступила къ Шишкову съ просьбою дозволить ей собственноручно списать этотъ докладъ, разумѣется, сохранивъ его въ безусловной тайнѣ. Неизвѣстно, сдержала ли она вполнѣ свое обѣщаніе, но, по крайней мѣрѣ, при жизни ея о докладѣ не было никакого слуха. Когда же, въ 1819 году, она скончалась въ Штутгартѣ и оставшіяся послѣ нея бумаги были пересланы въ Петербургъ, то между ними нашелся списокъ съ упомянутаго доклада. Императоръ былъ чрезвычайно недоволенъ нескромностью своего статсъ-секретаря. Самъ же Шишковъ, когда онъ разсказывалъ Гётце объ этомъ случаѣ, былъ сильно растроганъ и сознавалъ всю неумѣстность своей уступчивости на просьбу обворожившей его прелестной женщины. Обстоятельство это вызвало въ императорѣ охлажденіе къ Шишкову, и онъ не встрѣчалъ уже адмирала съ прежнею привѣтливостью до самаго назначенія Шишкова министромъ народнаго просвѣщенія.