Евгений Карнович - Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий [репринт, старая орфография]

Неожиданное воцареніе Елисаветы Петровны не повліяла со стороны Россіи на положеніе дѣлъ въ Европѣ, и даже трудно было предвидѣть какой политики въ отношеніи Австріи и Пруссіи, станетъ держаться новая императрица. По-видимому, сама она оставалась совершенно равнодушна къ начавшейся между этими державами войнѣ. Изъ близкихъ къ ней людей Лестокъ былъ за Францію, а графъ Бестужевъ-Рюминъ за Англію и, слѣдовательно, за союзницу ея Австрію. Обстоятельство это должно было вести къ тому за-ключенію, что Россія не вмѣшается въ австро-прусскую войну до тѣхъ поръ, пока одно изъ этихъ вліятельныхъ при дворѣ императрицы лицъ не одолѣетъ другое. Само собою разумѣется, что нерѣшительная политика петербургскаго кабинета была очень кстати для Фридриха П, къ этому присоединилось еще одно особое, чрезвычайно благопріятное обстоятельство. Достигнувъ престола низверженіемъ брауншвейгской династіи, бывшей въ близкомъ родствѣ съ габсбургско-австрійскимъ домомъ, Елисавета, какъ оказалось, отдалялась тѣмъ самымъ отъ Австріи. Такое положеніе дѣлъ привело окончательно къ тому, что Россія не приняла никакого фактическаго участія въ войнѣ за австрійское наслѣдство, хотя впослѣдствіи въ числѣ другихъ державъ подписала, въ 1748 году, мирный договоръ въ Ахенѣ, утвердившій за Маріею-Терезіею всѣ области оставленныя ей въ наслѣдіе ея отцомъ, за исключеніемъ лишь Силезіи, завоеванной Фридрихомъ Великимъ.

Хотя ахенскій миръ и водворилъ спокойствіе въ Европѣ, но всѣ очень хорошо понимали непрочность этого спокойствія, а потому кабинеты англійскій и французскій старались заручиться поддержкою Россіи. Англія, при содѣйствіи Бестужева-Рюмина, успѣла послѣ паденія Лестока утвердить въ Петербургѣ свое вліяніе, которое съ каждымъ днемъ становилось все сильнѣе и сильнѣе. Франція не могла равнодушно смотрѣть на это, но какъ мы уже замѣтили, она при охлажденіи къ ней Россіи, вслѣдствіе поступковъ де-ла-Шетарди и Шатле, не имѣла даже никакихъ средствъ предпринять что либо въ свою пользу при дворѣ императрицы Елисаветы. Доступъ французскихъ дипломатическихъ агентовъ въ Петербургъ сдѣлался невозможенъ, согладатаи Бестужева зорко сторожили ихъ на самой границѣ, а потому и Дугласъ съ д’Еономъ могли пробраться туда только самымъ замысловатымъ способомъ. Нѣсколько ранѣе ихъ, тоже въ 1755 году, пріѣхалъ въ Петербургъ и англійскій посланникъ, кавалеръ Вилльямсъ Генбюри. Надо полагать, что до дипломатическихъ кружковъ доходили смутные слухи о посольствѣ Дугласа и д’Еона, потому что, не смотря на всю таинственность, которою оно было покрыто, въ Парижѣ разнеслась молва о посылкѣ д’Еона въ Россію подъ видомъ дѣвицы. Съ своей стороны, австрійскій посланникъ въ Петербургѣ пытался провѣдать о цѣли пріѣзда Дугласа, и, какъ надобно полагать, успѣлъ своими ухищренными разспросами поставить въ тупикъ повѣреннаго Людовика XV, который на вопросъ посла: что онъ намѣренъ дѣлать въ Россіи? отвѣчалъ, что онъ пріѣхалъ туда по совѣту врачей, предписавшихъ ему, для поддержанія здоровья, пребываніе въ холодномъ климатѣ.

Не имѣя въ виду писать исторію европейской политики въ половинѣ прошлаго столѣтія, мы отмѣчаемъ теперь только тѣ факты, которые по ихъ значенію и связи съ общимъ ходомъ дѣлъ необходимы для разъясненія дѣятельности д’Еона въ качествѣ тайнаго агента Людовика XY. Ему приписываютъ не только большое, но даже почти исключительное вліяніе на сближеніе Россіи съ Франціею. Обстоятельства этого никакъ нельзя отвергать, но кромѣ того были и другія причины, приведшія политику русскаго кабинета къ сближенію съ политикою версальскаго кабинета. Императрица Елисавета Петровна, не особенно сочувствовавшая прежде императрицѣ Маріи-Терезіи, мало-по-малу сдѣлалась ея задушевною пріятельницею. Поводомъ къ такимъ взаимнымъ отношеніямъ была вражда обѣихъ императрицъ къ Фридриху Великому. Если съ своей стороны Марія-Терезія не могла простить прусскому королю завоеваніе Силезіи, то Елисавета имѣла съ нимъ съ своей стороны особые, личные счеты. Саксонскій посланникъ, графъ Линаръ сообщилъ своему двору, что придворные гайдуки, бывшіе прежде на службѣ Фридриха II, пріѣхавъ въ Петербургъ, разсказывали о тѣхъ насмѣшкахъ, которыя позволялъ себѣ король на счетъ императрицы Елисаветы Петровны. Впрочемъ, по всей вѣроятности, не однимъ только этимъ путемъ доходили до нея ѣдкія остроты Фридриха II. Кромѣ того, онъ въ глазахъ императрицы былъ отъявленнымъ вольнодумцемъ и безбожникомъ, а такихъ людей слишкомъ не жаловала богобоязненная государыня. Но великій король нажилъ своимъ языкомъ себѣ врага не въ одной только Елисаветѣ Петровнѣ, но и въ маркизѣ Помпадуръ, надъ которой онъ такъ безпощадно насмѣхался, и она подготовила ему нерасположеніе со стороны находившагося въ ея власти Людовика XV. Мало-по-малу прежнія отношенія Франціи къ Пруссіи стали измѣняться, и еще до пріѣзда въ Петербургъ Дугласа и д’Еона тамъ стали ходить слухи о томъ, будто Франція готова напасть на Пруссію въ герцогствѣ Клевскомъ, Англія — въ Ганноверѣ и Австрія — въ Силезіи, но слухи эти не оправдались, потому что 27-го мая того же года Англія объявила Франціи войну. Что же касается Россіи, то политика ея замѣтно клонилась въ пользу Австріи, благодаря могущественному вліянію на внѣшнія дѣла со стороны канцлера графа Алексѣя Петровича Бестужева-Рюмина, котораго Людовику XV такъ хотѣлось сжить съ мѣста.

Хотя, такимъ образомъ, въ Петербургѣ уже готовились вступить въ непріязненныя отношенія къ Пруссіи, но вопросъ на счетъ этого не могъ быть рѣшенъ окончательно. Вліяніе Англіи, поддерживаемое въ Петербургѣ умнымъ и ловкимъ ея представителемъ Вилльямсомъ Генбюри, слишкомъ тяготѣло надъ русскимъ дворомъ. Бестужевъ успѣлъ даже склонить императрицу не только подтвердитъ состоявшійся, двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, оборонительный союзъ, между Англіею и Россіею, но и принять со стороны Англіи такія условія, которыя обращали этотъ союзъ въ союзъ наступательный. Такъ, Россія обязалась послать въ Ганноверъ, или, по указанію сенъ-джемскаго кабинета, въ другую какую-либо часть Германіи, пятьдесятъ тысячъ вспомогательнаго войска, а Англія съ своей стороны обязалась выдавать за это Россіи ежегодную субсидію въ размѣрѣ 100,000 фунтовъ стерлинговъ. Для Франціи подобный оборотъ, помимо всякаго вопроса объ отношеніяхъ Россіи къ Пруссіи, былъ очень прискорбенъ. При такомъ положеніи дѣлъ пріѣхали въ Петербургъ Дугласъ и д’Еонъ, и если вѣрить мемуарамъ этого послѣдняго, то сэръ Генбюри, проникнувшій цѣль ихъ посольства, устроилъ дѣло такъ, что пресѣкъ Дугласу совершенно доступъ ко двору императрицы, и Дугласъ на первомъ же шагу долженъ былъ довести до свѣдѣнія Людовика ХV объ испытанныхъ имъ въ Петербургѣ неудачахъ. Впрочемъ, справедливости этого заявленія противорѣчатъ донесенія самого Вилльямса, который писалъ, что секретныя интриги Дугласа отдалили Россію отъ Англіи. Быть можетъ, однако, и то, что Вилльямсу не удалось отличить хорошенько интриги Дугласа отъ продѣлокъ д'Еона, и онъ ошибочно приписывалъ первому изъ нихъ то, что было только дѣломъ его таинственнаго помощника. Что д'Еонъ много содѣйствовалъ сближенію Россіи съ Франціей), это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію и прямое тому доказательство находится въ одномъ изъ писемъ короля, который, конечно, лучше другихъ могъ знать въ какой степени д’Еонъ осуществилъ въ Петербургѣ его тайныя цѣли.