Евгений Карнович - Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий [репринт, старая орфография]

Учитель фехтованія и дѣвица, замѣчаетъ г. Бергольцъ — составляетъ нѣкоторую разницу, и затѣмъ онъ опровергаетъ даже самый разсказъ Башомона, на котораго ссылается, считая разсказъ его лишеннымъ всякой достовѣрности, такъ какъ великій князь, впослѣдствіи императоръ Петръ III, былъ самымъ горячимъ сторонникомъ англо-прусскаго союза, почему французскому агенту и не могло придти на умъ обратиться къ нему для достиженія своихъ цѣлей. Быть можетъ, продолжаетъ г. Бергольцъ — чрезвычайно замѣчательное дарованіе д’Еона по части фехтовальнаго искусства и послужило поводомъ къ посылкѣ его въ Россію для тѣхъ, кто замышлялъ вести тамъ черезъ него политическую интригу, но подобное намѣреніе должно было остаться безъ всякихъ послѣдствій, какъ только сдѣлалось извѣстнымъ настоящее положеніе дѣлъ. Бытъ можетъ это и случилось на самомъ дѣлѣ, продолжаетъ г. Бергольцъ — судя по одной депешѣ писанной Дугласомъ въ 1 756 году, гдѣ нѣкоторые намеки могутъ быть истолкованы въ пользу подобнаго предположенія. Въ этой депешѣ послѣ похвалъ д’Еону и упоминанія о томъ пріемѣ, какой былъ оказанъ ему графомъ Воронцовымъ — пріемѣ, котораго едва ли могъ удостоиться учитель фехтованія, — говорится, что по многимъ соображеніямъ положено было измѣнить первоначальное назначеніе д’Еона «вслѣдствіе особыхъ причинъ, извѣстныхъ императрицѣ».

Г. Бергольцъ опровергаетъ даже совершенно то значеніе д’Еона по дипломатической части въ Петербургѣ, какое ему обыкновенно приписывается, говоря, что та роль, которую онъ игралъ въ Петербургѣ, не представляетъ ничего важнаго, ничего необыкновеннаго. Если бы это было иначе, продолжаетъ г. Бергольцъ, — то какъ же могло случиться, что никто изъ тогдашнихъ хроникеровъ не упоминаетъ вовсе объ выдающемся положеніи д’Еона при русскомъ дворѣ. Извѣстно, однако, замѣтимъ мы, что умолчаніе о какомъ-нибудь фактѣ не служитъ еще доказательствомъ того, что онъ не существовалъ на самомъ дѣлѣ. Умолчаніе хроникеровъ очень часто объясняется или простою случайностью, или не доведеніемъ ими ихъ разсказа до того времени, когда они, по своимъ соображеніямъ, находятъ болѣе удобнымъ упомянуть о какомъ-нибудь лицѣ или событіи.

Первое изъ сдѣланныхъ г. Бергольцомъ опроверженій, т. е., что императрицѣ не нужно было чтицы на французскомъ языкѣ, по незнанію его ею, доказываетъ только незнакомство его съ современными источниками, относящимися къ личности императрицы Елисаветы Петровны. Такъ, для обученія цесаревны французскому языку была приставлена къ ней съ дѣтства француженка г-жа Лонуа. Минихъ въ «Запискахъ» своихъ говоритъ, что Елисавета Петровна изучила французскій языкъ въ совершенствѣ, а Массальеръ, состоявшій при маркизѣ де-л’Опиталѣ, въ депешахъ своихъ приводитъ такіе разговоры съ императрицей, какіе она могла вести съ нимъ только при отличномъ знаніи французскаго языка. Что же касается назначенія д’Еона чтицею, то самъ Галльярде. заявилъ, что разсказъ объ этомъ ошибка, такъ какъ онъ. пользуясь рукописью г-жи Кампанъ, принялъ слово «lecteur" за слово «lectrice».

Впрочемъ соображенія г. Берголыіа могли бы имѣть сами по себѣ силу доказательства, еслибъ въ опроверженіе ихъ не представились слѣдующія обстоятельства:

Брошюра г. Бергольца была издана въ 1863 году. Между тѣмъ, спустя три года, появилась въ Парижѣ книга г. Бута-рика, о которой мы упомянули выше. Книга эта издана лицомъ, пользовавшимся самыми секретными и до того времени еще неизвѣстными документами, хранящимися въ государственныхъ архивахъ Франціи, и при томъ лицомъ, отнесшимся къ своему труду съ тою добросовѣстностію, какою должно отличаться каждое ученое изслѣдованіе. На трудъ, составленный при такихъ условіяхъ, можно полагаться съ достаточною увѣренностію, а между тѣмъ г. Бутарикъ съ своей стороны подтверждаетъ о посылкѣ д’Еона въ Петербургъ въ женскомъ платьѣ съ кавалеромъ Дугласомъ, подъ видомъ племянницы этого послѣдняго и не опровергаетъ рѣшительнаго вліянія, какое имѣлъ д’Еонъ на сближеніе Россіи съ Франціею, съ чѣмъ, впрочемъ, вполнѣ согласуются и напечатанные г. Бутарикомъ оффиціальные акты.

Наконецъ письмо Людовика XV къ д’Еону, въ которомъ король прямо говоритъ о заслугахъ оказанныхъ ему д’Еономъ въ Россіи, какъ «въ женскомъ», такъ и въ мужскомъ платьѣ, отстраняетъ всѣ сомнѣнія, высказываемыя г. Бергольцомъ относительно той роли, какую принялъ на себя кавалеръ д’Еонъ при дворѣ императрицы Елисаветы Петровны.

Что же касается собственно дипломатической дѣятельности д’Еона, то она была направлена къ тому, чтобы во-первыхъ, убѣдить государыню въ тѣхъ выгодахъ, какія представляетъ Россіи тѣсный ея союзъ съ Франціею; во-вторыхъ, чтобъ возбудить сильныя симпатіи императрицы къ Людовику ХУ; въ третьихъ, чтобъ заявить передъ нею о любви къ ней принца Конти и представить эту сердечную страсть въ самыхъ яркихъ краскахъ; въ четвертыхъ, просить для принца мѣсто главнокомандующаго русской арміи для содѣйствія Россіи къ доставленію ему герцогства Курляндскаго. По двумъ послѣднимъ пунктамъ д’Еонъ не успѣлъ еще ничего сдѣлать, а между тѣмъ принцъ Конти разошелся съ королемъ, а потому дальнѣйшія хлопоты д’Еона въ его пользу были бы совершенно неумѣстны.

Чрезвычайно важное значеніе д’Еона, какъ тайнаго дипломатическаго агента въ Петербургѣ, подтверждается самымъ очевиднымъ образомъ, вопреки мнѣнію г. Берголъца, напечатанными въ 7 томѣ Архива князя Воронцова, въ современномъ переводѣ письмами Терсье. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, отъ 15-го сентября 1758 года, Терсье проситъ Воронцова призвать къ себѣ д’Еона и сжечь въ присутствіи его какъ прежнее письмо Терсье, «купно съ приложенными двумя циферными ключами, такъ и сіе, дабы онъ могъ о томъ меня увѣдомить. Именемъ королевскимъ напредъ сего сообщенное вамъ есть собственно его секретъ, пишетъ далѣе Терсье, и его величество не сомнѣвается, что ваше сіятельство оной такъ свято хранили, какъ я васъ о томъ просилъ. Я прошу господина д’Еона, чтобъ онъ ко мнѣ отписалъ о томъ, что вашему сіятельству по сему учинить угодно будетъ».

Въ то же время отъ 16 сентября Терсье писалъ д’Еону, что секретная переписка его съ Воронцовымъ относилась къ курляндскимъ дѣламъ, но что теперь дальнѣйшее ея ведете безполезно, такъ какъ «господинъ графъ Брюль негоціацію въ Россіи производитъ, чтобы герцогство курляндское дано было саксонскому принцу Карлу».

Далѣе, Терсье въ письмѣ къ д’Еону упоминаетъ о высказанномъ имъ королю опасеніи, «чтобъ какимъ нибудь случаемъ секретъ его величества наружу не вышелъ или чтобы и онъ (Терсье) у министровъ за то въ ненависть не пришелъ». Что касается самого Людовика XY, то, какъ видно изъ приводимаго письма, онъ сказалъ Терсье слѣдующее: «я думаю, что надобно поступить въ томъ по благоизобрѣтенію д’Еона, разсудитъ ли онъ письмо ваше графу Воронцову отдать или нѣтъ, и, слѣдовательно, послать къ нему оба экземпляра тѣхъ писемъ, дабы онъ въ состояніи былъ сдѣлать то, что по своему мнѣнію за сходнѣе съ благоразуміемъ быть поставитъ». За тѣмъ упомянувъ, «что великаго бы сожалѣнія достойно и весьма бы непріятно было, ежели отозвался онъ. т. е. Воронцовъ, о томъ, къ маркизу Лопиталю». Терсье въ письмѣ къ д’Еону продолжаетъ: «Изъ сообщенія вамъ отъ меня точнаго перечня королевскаго повелѣнія видите вы, государь мой, что его величество то, что дѣлать должно, оставляетъ вамъ на волю». Въ заключеніе Терсье говоритъ «я увѣренъ, что вы сдѣлаете все, что въ возможности вашей стоять будетъ, чтобъ въ семъ случаѣ соотвѣтствовать особливой той довѣренности, которою его величество почтить васъ изволилъ».