Евгений Карнович - Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий [репринт, старая орфография]

Въ виду всего этого надобно придти къ тому заключенію, что положеніе д’Еона въ Петербургѣ было совсѣмъ не то, какое обыкновенно занимали и занимаютъ секретари посольства, но что онъ имѣлъ несравненно болѣе «довѣренности» отъ короля, нежели оффиціальный представитель Франціи маркизъ де-л’Опиталь, который даже не долженъ былъ знать о перепискѣ д’Еона съ королемъ.

Между тѣмъ политическія дѣла шли своимъ чередомъ и вскорѣ совершилось событіе, изумившее своею неожиданностію всю Европу. Въ теченіи двухъ съ половиною вѣковъ Франція и Австрія вели между собою безпрерывную ожесточенную борьбу за политическое первенство и вдругъ, 1-го мая 1756 года, они заключили между собою въ Версали союзъ, направленный противъ Пруссіи, которой еще такъ недавно и такъ заботливо покровительствовалъ версальскій кабинетъ. Мы уже объяснили отчасти причину такой перемѣны въ политикѣ Франціи вліяніемъ на Людовика ХУ маркизы Помпадуръ, оскорбляемой и въ стихахъ и въ прозѣ злоязычнымъ королемъ прусскимъ. Со стороны Австріи заключенію союза съ Франціею способствовалъ всего болѣе знаменитый ея государственный дѣятель, князь Кауницъ, чрезвычайно высоко цѣнившій этотъ союзъ при новой предстоящей императрицѣ Маріи-Терезіи борьбѣ съ ея геніальнымъ противникомъ.

Съ своей стороны и д’Еонъ не дремалъ въ Петербургѣ, онъ успѣлъ расположить императрицу въ пользу короля до такой степени, что она написала Людовику ХУ самое дружелюбное письмо, изъявляя желаніе на счетъ присылки въ Россію изъ Франціи оффиціальнаго дипломатическаго агента съ главными условіями для заключенія взаимнаго союза между обоими государствами.

Этимъ благопріятнымъ для версальскаго кабинета результатомъ окончилось первое пребываніе д’Еона въ Петербургѣ, и онъ съ письмомъ императрицы къ Людовику XV отправился въ Версаль. Тамъ д’Еонъ былъ принятъ королемъ чрезвычайно милостиво и, вслѣдствіе желанія, изъявленнаго Елисаветою Петровною, кавалеръ Дугласъ былъ назначенъ французскимъ повѣреннымъ въ дѣлахъ при русскомъ дворѣ, а д’Еонъ, въ званіи секретаря посольства, былъ данъ ему въ помощники, и въ этомъ званіи онъ поѣхалъ снова въ Россію, но уже не въ женскомъ, а въ мужскомъ платьѣ. Чтобы скрыть отъ двора и отъ публики прежнія таинственныя похожденія д’Еона въ Петербургѣ, онъ былъ представленъ императрицѣ, какъ родной братъ дѣвицы Ліи де-Бомонъ и такимъ родствомъ объяснилось вполнѣ удовлетворительно поразительное сходство, которое было между упомянутой дѣвицей, оставшейся во Франціи, и ея братомъ, будто-бы въ первый разъ пріѣхавшимъ въ столицу Россіи.

Перемѣна въ политикѣ Россіи. — Противодѣйствіе Бестужева-Рюмина. — Турецкія дѣла. — Посылка въ Петербургъ Маркина де-л’Ониталя. — Данная ему инструкція. — Вліяніе И. И. Шувалова. — Расположеніе императрицы къ д’Еону. — Договоръ съ Франціей). — Завѣщаніе Петра Великаго, — Его подложность. — Вторичный выѣздъ д’Еона изъ Петербурга.

Съ назначеніемъ Дугласа и д’Еона въ Петербургъ прежняя русская политика быстро измѣнилась: заключенный съ Англіею договоръ, не смотря на всѣ протесты графа Бестужева-Рюмина, былъ уничтоженъ. Императрица открыто приняла сторону Австріи противъ Пруссіи и восьмидесяти-тысячная армія, расположенная въ Лифляндіи и Курляндіи для подкрѣпленія Англіи и Пруссіи, вовсе неожиданно получила повелѣніе соединиться съ войсками Маріи-Терезіи и Людовика XV для начатія непріязненнымъ дѣйствій противъ короля прусскаго.

Заявляя себя противъ австро-французско-русскаго союза, Бестужевъ-Рюминъ, какъ ловкій дипломатъ, успѣлъ, впрочемъ, выдвинуть впередъ одно весьма щекотливое обстоятельство, поколебавшее даже волю самой императрицы. Онъ сталъ доказывать самымъ убѣдительнымъ образомъ, что означенный союзъ прямо противорѣчилъ и прежней, и будущей политикѣ Россіи. Въ подтвержденіе этого онъ указывалъ на то, что Австрія, преимущественно же Франція, были постоянными защитниками Турціи и что теперь Россія, вступая въ союзъ съ этими двумя державами, тѣмъ самымъ налагаетъ на себя косвеннымъ образомъ обязательство поддерживать дружественныя отношенія съ своими исконными вратами — турками. Въ виду грознаго врага, какимъ былъ тогда для Австріи Фридрихъ Великій, вѣнскій кабинетъ съумѣлъ вывернуться изъ того затруднительнаго положенія, въ какое онъ былъ поставленъ протестомъ Бестужева-Рюмина. Изъ Вѣны поспѣшили сообщить въ Петербургъ, что императрица Марія-Терезія готова заключить съ Россіею безусловный оборонительный и наступательный союзъ, примѣненіе котораго въ одинаковой степени должно относиться и къ Турціи. Послѣ такого заявленія, всѣ недоразумѣнія съ Австріей) были покончены. Что же касается Франціи, то версальскій кабинетъ посмотрѣлъ на это дѣло иначе, онъ не хотѣлъ отказаться безусловно отъ своего покровительства Турціи и для переговоровъ по этому вопросу былъ отправленъ въ Петербургъ, въ званіи чрезвычайнаго посла, маркизъ де-л’Опиталь.

МАСКА, СНЯТАЯ СЪ Д’ЕОНА послѣ его смерти, 24 мая 1810 г., въ Англіи.

Отправка маркиза ко двору императрицы Елисаветы Петровны не только не поколебала значенія д’Еона, какъ самостоятельнаго тайнаго агента, облеченнаго особымъ довѣріемъ короля, но даже, напротивъ, дала новый поводъ къ подтвержденію такого довѣрія, потому что, какъ мы уже замѣтили прежде, д’Еону предписано было не сообщать маркизу о своей тайной перепискѣ съ королемъ и, въ добавокъ къ этому, д’Еонъ былъ сдѣланъ какъ-бы главнымъ наблюдателемъ за дѣйствіями вновь назначеннаго посла.

Изъ инструкцій, данныхъ де-л’Опиталю, видно, что Людовикъ XV настоятельно требовалъ, чтобы въ заключаемомъ имъ съ Россіею союзѣ не было допущено никакой оговорки на счетъ Турціи, такъ, чтобы Франція сохранила въ отношеніи ея полную свободу дѣйствій. Въ виду этого требованія съ одной стороны, а съ другой стороны въ виду упорства Россіи, требовавшей положительнаго заявленія на счетъ Турціи, Дугласъ придумалъ среднюю мѣру — не дѣлать союзъ Франціи съ Россіею обязательнымъ въ отношеніи Турціи, но ограничиться тѣмъ, чтобы составленная касательно этого особая статья оставалась въ глубочайшей тайнѣ. Такимъ двоедушіемъ были крайне недовольны въ Версали, хотя образъ дѣйствій тамошняго кабинета и не отличался вовсе честною откровенностію.

Изъ такого затруднительнаго положенія вывелъ Дугласа его помощникъ — д’Еонъ. По словамъ его, онъ и Иванъ Ивановичъ Шуваловъ употребили все свое вліяніе на государыню для противодѣйствія Бестужеву и спорный вопросъ былъ рѣшенъ въ пользу требованія Франціи. Турція была гарантирована отъ могущихъ быть для нея вредныхъ послѣдствій русско-французскаго союза тѣмъ, что о ней не было сдѣлано въ договорѣ никакого упоминанія, и, слѣдовательно, прежнія къ ней отношенія Франціи не измѣнились нисколько. Нельзя сказать, въ какой именно степени содѣйствовалъ этому д’Еонъ, но несомнѣнно, что вліяніе его при дворѣ императрицы было значительно. Это доказывается письмомъ Дугласа, писаннымъ 24-го мая 1757 года тогдашнему министру иностранныхъ дѣлъ, Рулье. «Въ тотъ моментъ, — писалъ Дугласъ — когда г. д’Еонъ готовъ былъ уѣхать, канцлеръ пригласилъ его къ себѣ, чтобы проститься съ нимъ и вручить ему знакъ благоволенія, оказываемаго ея величествомъ, а также, чтобы выразить удовольствіе императрицы за образъ его дѣйствій». Дугласъ при этомъ разрѣшилъ д’Еону принять съ выраженіемъ почтительной благодарности все, что будетъ предложено ему, и канцлеръ передалъ ему отъ имени императрицы 300 червонныхъ, сопровождая этотъ подарокъ самыми лестными отзывами на счетъ д’Еона.