Ирина Лобусова - Диббук с Градоначальницкой

А однажды он услышал такой рассказ. Какого-то мелкого торговца обворовал компаньон — выставил на большую сумму денег и отнял лавку. Торговец-еврей пошел жаловаться к городовому. Но тот только посмеялся над ним. Пытался подать жалобу в суд, но ее не приняли.

Тогда торговец сказал, что отомстит по-своему. Он собрал все золото, которое у него оставалось, и пошел к аптекарю. Тот пообещал помочь. Испугавшись, торговец спросил, что он собирается делать. Аптекарь ответил, что будет читать Тору три дня и ничего больше. А на четвертый торговец увидит, что произойдет.

И на четвертый день тело его врага стало покрываться страшными гнойными струпьями. А в доме заболевшего вдруг разом лопнули, вылетели все зеркала. Несчастного отвезли в больницу, но врачи не знали лекарств от такой странной болезни. Враг торговца гнил заживо, разлагался, испытывая страшные муки. А на десятый день умер в больнице. Торговец же забрал обратно свою лавку.

— Говорили за то, что аптекарь был каббалистом и провел страшный ритуал Удар огня, — пояснил Туча. — Если проводится такой ритуал, то человек обречен. Это проклятие на смерть. Но не каждый может такое делать. Вот аптекарь тот мог.

— И что с ним стало? — заинтересовалась Таня.

— Умер, когда мне исполнилось… Я уже и не помню, сколько лет, — развеял ее надежды Туча.

Разговор в магазине.

Возле дома по Южной улице.

Рассказ Тучи.

Покушение

Идти до Южной был не ближний свет, поэтому Таня вышла из дома пораньше. Улицы еще спали. Только возле редких лавчонок передвигались сонные продавцы, подметая крошечные кусочки улицы — строго рядом с порогом.

Таня быстро прошла Торговую, повернула на Старопортофранковскую. Вдалеке прозвенел трамвай. Где-то в районе Пересыпи прогудел заводской гудок. Город просыпался. Таня шла очень быстро, не глядя по сторонам. Улицы были знакомы ей с детства, здесь, на Старопортофранковской, она жила с бабушкой, здесь прошло ее детство. Но Тане не хотелось думать об этом.

Она очень старалась, чтобы душа ее теперь болела как можно меньше. И там, где Таня сознательно надавливала на нее, чтобы пресечь на корню воспоминания, уничтожить их, оставалась только омертвевшая плоть, словно броня мертвой ткани, неспособной испытывать вообще никаких эмоций.

Но даже несмотря на это прогулка доставляла Тане большое удовольствие. Она наслаждалась утренним воздухом, и — неожиданно для себя — хмурыми лицами людей, и мрачными пятнами скользивших вдоль облупившихся фасадов старых домов…

Внезапно Таня споткнулась, потеряв равновесие и едва не полетела в какую-то лужу, а лужами была покрыта вся брусчатка — дорога здесь была очень плохой. Остановившись, она обнаружила, что на ботинке лопнул шнурок. Таня чертыхнулась про себя, оглянулась по сторонам и — о счастье! — тут же заметила грошовую лавчонку, где продавали различные мелочи. Наверняка там могли быть и шнурки, потому как идти дальше в таком ботинке было невозможно.

Лавчонка уже была открыта. Таня, припрыгивая на одной ноге, вошла внутрь темноватого и узкого помещения, в котором, она сразу почувствовала, стоял неприятный запах горелой резины.

Товары в коробках были разложены вдоль стен. Таня так же, боком, вошла в глубь магазинчика и присмотрелась.

За прилавком, не видя посетительницу, которая зашла за полку с обувью, разговаривали две женщины: продавщица — она была в халате — и, очевидно, ее приятельница, заскочившая к ней поболтать.

— А голову-то, голову так и не нашли! — с ажиотажем произнесла приятельница.

Продавщица, объемная дама после пятидесяти, картинно ухватилась за сердце:

— Матушка Божья! Во страсти! Как в иллюзионе… А порешил, порешил-то кто?

— Народ языком лопотал, шо жоних ейный. — затрещала приятельница. — Да то брехня! Вот слушай сюда, за шо скажу. То зло, оно завсегда идет от этой. от синагоги.

— Та ну! — продавщица с опаской покосилась на дверь. Таню она не заметила.

— А то! С тех пор, как стоит зараза в Водяной Балке, сладу с Молдаванкой нет! Говорят, они в своих синагогах младенцев мертвых в жертву приносят! Так пошто им башку девке не отрезать? Это патлатые, точно тебе говорю! Вся нечисть от них!

— Так девка-то, слышала, та еще была прошмандовка! Халамидница деревенская, приехала до сюда, собой торговать! Такую за хто угодно порешить мог, оно как мусор! До куда тут те, из синагоги? Не до нее им! — засомневалась продавщица.

— Э, не скажи, замотала головой приятельница. — Пару годков назад помнишь? С чего погром

на Привозе начался? Тогда в лавке жида одного мертвого младенца нашли! Народ и не выдержал, пошел с вилами — бей, мол, жидов! Жаль, до этой синагоги не дошли, бандюки остановили. А дыма без огня не бывает.

— Так давно то было, уже быльем поросло, — удивилась продавщица. — А про мертвого младенца — брешут собаки, языком брешут! Да и у хабалки-то сельской никаких младенцев не было. Так шо до каких гланд тут младенцы?

— А вся чертовщина от них, нехристей этих проклятых! — аж завелась подруга продавщицы. — Как за шо злое происходит, ткни пальцем и не ошибешься — точно они!

Забыв про шнурки, Таня внимательно прислушивалась к разговору. Как же прав был раввин! Достаточно было попасть одной искре, чтобы огонь вековой ненависти и невежества разгорелся с новой силой. Почему так, за что?

Таня почувствовала, как по спине ее потек ледяной ручеек пота от ужаса, вдруг охватившего ее до боли, до ломоты в костях. Ей стало страшно. Перед ней стояли две тупые и злые бабы, без ума, без образования, без элементарной доброты и культуры, и какие же страшные вещи горели в их душах, источая невыносимый смрад! От их душ, полных ненависти и клеветы, несло гнилью, и Таня словно физически ощущала этот ужасающий запах. А ведь достаточно какой-то из них брякнуть языком в подходящий момент, к примеру, посреди пьяной толпы… Прав был раввин, прав! Эта мысль билась, пульсировала в Тане. Только теперь она осознала ее как никогда.

Человеческая психика устроена ужасающим образом — человек никогда не винит в грехах себя самого. И бабы не могли обвинить себя в том, что это они были пустословны, злы, глупы, жестоки. Нет, в их бедах всегда были виноваты другие! Как же просто — указать виноватого пальцем и обвинить во всех собственных грехах! Нет ничего проще. И ничего нет страшней.

Тут бабы, присмотревшись, увидели Таню и заинтересовались ее присутствием в лавке. На глаза ее попалась коробка, со шнурками, она схватила первые попавшиеся и пошла к прилавку: