Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 2

Успех реформационного движения в Польше при Сигизмунде‑Августе вообще обусловливался в значительной мере слабостью оказанного со стороны духовенства отпора. Польский епископат середины XVI в. был более или менее сам затронут реформационными стремлениями и вольномысленным духом, а потому в нем не было убеждения в истинности и правоте защищавшегося им дела, когда ему приходилось ех officio выступать в роли судей и карателей. Чуть не всех епископов современники самих подозревали в склонности к ереси. Примас Яков Уханский обвинялся в тайном лютеранстве, да и на самом деле он вел себя не так, чтобы не вызывать никаких подозрений. У него даже был свой собственный план реформы церкви посредством национального собора. Епископы готовы были идти на прямые компромиссы с протестантами. Например, на сейме 1556 г. они предложили шляхте содержать при своих домах протестантских проповедников, но только под условием утверждения их епископами. На сейме 1565 г. Уханский серьезно советовал своим товарищам идти на уступки требованиям шляхты, чтобы путем компромисса сохранить часть своих прав и привилегий. Со стороны светского общества энергичного противодействия протестантизму не было оказано: крестьянская масса была пассивна; горожане в большинстве случаев были недовольны появлением ереси, но сидели смирно; органы администрации не хотели приводить в исполнение приговоров церковного суда, когда таковые еще постановлялись, и исполнение их поручалось светским властям. Что касается до шляхты, то и католическая её часть во многом действовала заодно с протестантами и помогала им или, по крайней мере, не препятствовала защищать религиозную свободу.

Иезуиты в Речи Посполитой начали свою деятельность с педагогии. В XVI в. Краковская академия и подведомственные ей школы сильно отстали от подобных учреждений на Западе, и шляхта не раз жаловалась на духовенство, что оно плохо учит, а между тем стремление к образованию составляло одну из самых почтенных черт тогдашнего польского общества. За вармийской, а потом плоцкой епархией в деле открытия иезуитских коллегий последовали и другие епархии, и даже сами протестанты стали отдавать в эти коллегии своих детей. Впоследствии только одни социниане могли своей Раковской академией и другими подобными учреждениями соперничать с иезуитами на педагогическом поприще. Иезуиты подметили в обществе некоторые признаки возможной реакции и их эксплуатировали, особенно в той части шляхты, которую начинал пугать антитринитаризм. Уже во второй половине шестидесятых годов бывали случаи возвращения в католицизм «по причине разнообразия сект и проклятий, которые они одна на другую налагают». Многие помещики уже тогда прогоняли из своих имений протестантских проповедников и водворяли в «профанированных» костелах католических священников. Со времени введения иезуитов такие обращения делаются чаще и систематичнее. Понятно, что кто проходил новую школу, был уже иным человеком: иезуиты даже прямо подстрекали своих учеников ко всяким насилиям над диссидентами. На жалобы познанских протестантов, у которых школьники поджигали церкви, иезуиты отвечали, что их ученики заслуживают всякой похвалы за ревность к вере; один такой пожар в Познани, произведенный школьниками, сделался даже предметом особой защитительной брошюры, написанной иезуитами. Кроме школы, иезуиты действовали проповедью, публичными диспутами (часто поддельными), печатной пропагандой (первое польское иезуитское сочинение: Postylla catoliczna Вуйка (1575 г.) и т. п. До иезуитов почти вся польская печать была в руках нововеров. Протестантские сочинения были численнее католических: последних перед 1570 г. можно насчитать два‑три десятка только, а в 1572 г. протестантских типографий было больше, чем католических. В первой четверти XVII в. с иезуитами в развитии литературной деятельности могли потягаться разве одни социниане, вообще не мало потрудившиеся на этом поприще.

Но в польском шляхетском обществе долго еще не было уважения к свободе совести, по крайней мере, по отношению к членам своего сословия. Варфоломеевская ночь чуть было не оттолкнула поляков от Франции и вызвала против неё ряд памфлетов. Знаменитый впоследствии Ян Замойский, которому «лучше было не родиться, чем не быть католиком», и который «готов был отдать полжизни, чтобы видеть католиками других» и тот был за свободу в делах веры и соглашался скорее умереть, чем потерпеть, чтобы один хоть поляк насильно был вынужден принять католицизм». В 1573 г. шляхта даже заключила генеральную варшавскую конфедерацию, содержавшую в себе «во избежание какого‑либо междоусобия по причине несогласия в религии» торжественное и клятвенное объявление подписавшихся, что они будут соблюдать религиозный мир, не будут друг друга преследовать, а также не станут помогать в этом никакой власти или её органам и даже будут защищать преследуемых за веру. И первый иезуитский покровитель из польских королей, Стефан Баторий не был королем, какой был бы желателен крайним представителям католической реакции: он был против насильственного искоренения «ереси», которого добивались иезуиты. Говорят, что когда ему советовали сделать так, чтобы в Польше был один закон и одна религия, он отвечал, что его дело царствовать над народами, а не над религиозными убеждениями: «rex sum populorum, non consdentiarum». Дав присягу в соблюдении варшавской религиозной конфедерации, он старался и на деле оградить протестантов от начинавшихся насилий, хотя и косо смотрел на дальнейшие успехи разноверства в Польше. Тем не менее его царствование (1575–1586) было временем, когда в Польше окончательно консолидировался иезуитский католицизм. В Пиотркове в 1577 году собралось польское духовенство и приняло тридентские постановления, которых тринадцать лет не хотело принять. Это был отказ польского клира от идеи национальной церкви, это было объявление, что протестантизму уже уступок более делаться не будет. Пиотрковский синод протестовал и против варшавской конфедерации и предал проклятию лиц, признающих религиозную свободу. Все, что только могло поддержать в Польше политическое значение и моральный авторитет клира, было одобрено, принято и утверждено на синоде 1577 г.: для Речи Посполитой он был тем же, чем Тридентский собор для остальной Европы. С другой стороны, иезуиты продолжали воспитывать польское юношество в духе повиновения католической церкви. Сами разноверцы начинали уже бояться усиления «неизвестной доселе секты иезуитов», исподтишка и исподволь опутывавшей польское общество. Понятно, что иезуиты не могли оставить в покое и самого Стефана Батория: они ему твердили, что воспитывают молодежь в духе преданности монархии и порядку. Знаменитый проповедник Петр Скарга, уже иезуит из поляков, подобно некоторым другим, выступающим около этого времени на сцену, в своих проповедях отстаивал идею прочной королевской власти и громил земских послов, проводивших теорию шляхетской вольности. Сигизмунд III (1587–1632), сам воспитанник иезуитов (знаменитого Поссевино), и во внутренней, и во внешней политике стоял в рядах католической реакции, окружив себя иезуитами, перенесши столицу в правоверную Варшаву, сделав из неё такую же опору католицизма, какою на другом конце Европы был Мадрид. В начале XVII в. реакция была в полном разгаре: в городах у диссидентов отбирали или разрушали церкви, лишали разноверцев должностей, наносили им публичные оскорбления, и в то время, как все уменьшалось число протестантов от переходов в католицизм, среди католиков развивалась нетерпимость и т. д. В 1617 г. в Крайове вводится Index librorum prohibitorum [Список запрещённых книг], в 1618 установляется строгая цензура. Особенно много потерпели в эту эпоху антитринитарии, отвергнутые другими диссидентами и изгнанные наконец из пределов государства, чем создавался опасный прецедент и для прочих разноверцев. Это было «начало конца», конца печального для польских протестантов, которые, не помешав удару, нанесенному одной «ереси», укрепляли руку, имевшую поразить и другие. С одной стороны, антитринарии подвергались нападениям, с другой – делались попытки законодательным путем уничтожить эту форму иноверия в Польше. В 1627 г., например, насилие нафанатизированной толпы положило конец существованию люблинской социнианской общины; в 1638 году социнианская столица, Раков, лишилась своей церкви, школы и типографии; в 1656 году три тысячи крестьян напали на Сандеч, где разграбили и сожгли дома социниан и многих предали смерти; подобные явления были в Чаркове и других местах. На сеймах 1632 и 1648 г. католики уже прямо заявляли, что готовы жить в мире со всеми диссидентами, но только не с теми, которые заблуждаются относительно св. Троицы, и потому требовали исключить их из пользования веротерпимостью: их и официально в 1648 г. не хотят называть диссидентами, как это делалось раньше, а называют прямо еретиками. В 1647 г. сейм приговорил к сожжению социнианскую книгу «Confessio fidei christianae» Шлихтинга, самого же автора, успевшего бежать за границу, – к бесчестию и конфискации; особый сеймовый декрет под страхом такого же наказания запрещал печатать и распространять социнианские книги. На сейме 1658 г. духовенство потребовало применения к еретикам, «отнимающим у Сына Божия предвечность», которые «начали распространяться с недавнего времени» (non а longis temporibus, – это после столетней давности!), – старого статута Ягеллы 1424 г., изгонявшего из страны гусистов. Сеймовая конституция 1658 г. под страхом смертной казни запрещала исповедание и распространение «ереси», а упорным, которые не желали бы перейти в католицизм, давала трехлетний срок для распродажи своих имений и выселения из пределов государства. Сейм 1659 г. сократил на год прежний трехлетний срок. Этого добились иезуиты, зорко следившие вместе с тем, чтобы социниане отнюдь за это время не производили «оказательства» своей ереси.