Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 3

«Мучная война» не свалила Тюрго, как рассчитывали его враги. Напротив того, никогда в такой степени Людовик XVI не доверял своему министру. Тюрго видел в парламентской оппозиции помеху реформам, и ему приписывали слова: «дайте мне пять лет деспотизма, и Франция будет свободна». Восстановляя в ноябре 1774 г, парламент, Людовик XVI думал некоторыми распоряжениями своими сделать на будущее время невозможною прежнюю борьбу его членов с королевскою властью; но восстановленный парламент поспешил протестовать против всякого умаления его прав, поставив вместе с тем своею задачею препятствовать всякой реформе, которая грозила бы всему, что он называл древней конституцией королевства. В январе 1776 г. Тюрго представил королю шесть эдиктов, из которых один касался отмены дорожной повинности, другой – уничтожения цеховой организации. Первая мера уже раньше была им испробована в Лимузене, но так как в общем введении к шести эдиктам министр провозгласил принцип равенства всех земельных собственников перед налогом, то эдикт был встречен парламентом крайне недружелюбно. По этому пункту среди членов самого правительства также не было согласия, и эдикт о дорожной повинности был подписан королем после довольно долгих споров между его советниками. Против парламентской оппозиции эдикту решено было прибегнуть к lit de justice. Между тем возгорелась брошюрная борьба, и правительство запретило появившиеся против Тюрго памфлеты, на что парламент отвечал запрещением и сожжением упоминавшейся ранее брошюры Бонсерфа «О неудобстве феодальных прав» и даже привлечением её автора к суду. Тюрго взял последнего под свое покровительство – к великой радости Вольтера, следившего за всеми перипетиями этой борьбы Тюрго с защитниками старины; Вольтер находил брошюру Бонсерфа «превосходною книгою в интересе народа». Кроме эдикта о дорожной повинности, парламент представил «ремонстранцию» и против эдикта о цехах, установлявшего свободу труда, как одно из естественных прав личности, нарушение которого, как сказано было во введении к эдикту, не может быть узаконено ни давностью, ни силою власти. 12 марта состоялось в Версали lit de justice. Январские эдикты, которых парламент не хотел занести в свой регистр, были по приказанию короля, не согласившегося принять ремонстранции, включены вместе с четырьмя остальными в парламентский регистр, после чего и должны были получить законную силу. Тюрго оказался прав, когда советовал Людовику XVI не восстановлять парламенты. Действительно, они сделались главною помехою реформ. Если парижский парламент и был принужден принять эдикт о цехах, то в Бордо, в Тулузе, в Эксе, в Безансоне, в Ренне и в Дижоне эдикт этот так-таки и остался не внесенным в регистры. Протестуя против новых законов, парижский парламент находил их принципы опасными, нарушающими права собственности и влекущими за собой злоупотребление свободой; он отстаивал сословные и корпоративные привилегии и государственную опеку над личной свободой. Эдикт о цехах создал нового врага Тюрго и в среде парижской ремесленной олигархии, для которой свобода ремесленного труда была невыгодна. Кроме того, во время выработки шести эдиктов Тюрго пришел в столкновение и с другими министрами, и мало-помалу они его оставили.

К числу врагов Тюрго нужно отнести и духовенство. Это сословие видело в министре «философа» и ставило ему в вину его воззрения, касавшиеся религии и церкви. Министр-реформатор выразился однажды об отмене Нантского эдикта в том смысле, что, «желая угодить (flatter) Людовику XIV, обесславили религию». Кроме того, он, расходясь в этом отношении с старой практикой, подновлявшейся в эпоху просвещенного абсолютизма, находил, что король не должен быть главою веры, равно как и глава веры не должен быть королем: «английская супрематия и светская власть (папы) – вот две противоположные крайности одного и того же злоупотребления». Ставилось в вину Тюрго и то, что он настаивал на необходимости устранить из коронационной присяги Людовика XVI торжественное обещание всячески истреблять еретиков в своих владениях. Известно, что Морепа, не желавший ссориться с епископами, подал королю противное мнение, и Людовик XVI, не решившись выпустить из присяги слова о еретиках, прочитал их тем не менее крайне невнятно. Через несколько дней после коронации, происходившей в Реймсе, Тюрго передал королю «Мемуар о веротерпимости», где убеждал его «предоставить каждому своему подданному свободу разделять и исповедовать ту веру, в истинности которой каждого убеждает его совесть». В этом замечательном мемуаре, которого, к сожалению, мы не имеем в полном виде, Тюрго устанавливает права совести на основании принципов религии и естественного права и по отношению к «политическому интересу государства». Понятно, что церковная партия вооружилась против Тюрго, и граф Прованский, брат короля (будущий Людовик XVIII), даже написал против веротерпимого министра памфлет, а Людовику XVI стали доносить, что Тюрго не посещает мессы. Все это действовало на короля, а тут еще Мария Антуанетта была крайне недовольна экономным министром. Морепа заметил, что королева все более и более забирает вдасть над мужем, и решил, что для сохранения за собою министерского места особенно поддерживать Тюрго не стоит. Министерство не было однородным и солидарным, а для положения Тюрго было не безразлично, как относились к нему его товарищи при той ненависти, какая его окружала со всех сторон. Когда Вержен и Тюрго посоветовали Людовику XVI отозвать из Лондона бывшего там посланником гр. де Гюина (de Guines), бывшего в большом фаворе у Марии Антуанетты, последняя стала требовать у мужа не только всяких милостей для бывшего посланника, но даже отставки и заключения в Бастилию ненавистного ей министра. Слабый волею Людовик XVI, для которого мартовское lit de justice уже было причиной большого утомления, все более и более поддавался влияниям, враждебным для Тюрго, хотя и говорил, что только сам он, да этот министр действительно любят народ. Людовик XVI стал избегать свиданий с Тюрго, и тогда министр написал ему четыре письма, из которых два дошло до нас. «Я, писал он в одном из этих писем, смело шел (j'ai bravé) против ненависти всех, кто только имеет выгоду в злоупотреблениях. Пока я питал уверенность, что, благодаря поддержке вашего величества, я могу делать доброе дело, я ни на что не обращал внимания (rien ne m'а coûté). А какова теперь моя награда?.. Государь! я не заслужил этого, осмеливаюсь вам так сказать! Я изобразил вам все бедствия, причиненные слабостью покойного короля, я представил вам ход интриг, постепенно унизивших его авторитет. Осмеливаюсь просить вас перечитать это письмо и спросить себя, желаете ли вы подвергнуться тем же опасностям, скажу даже – опасностям еще большим».